— А я знаю, где он, — Хорхеус приподнялся, стараясь вытянуть шею поближе к уху колдуна. — Я его видел.
— Ничего ты не видел. — Эмил снова почувствовал странное стеснение в груди, как было всегда, когда он слышал что-либо о своем отце.
— Видел-видел! — Тварь возбужденно зашевелилась в кресле. — И, если ты отдашь мне своего мальчишку, я расскажу тебе…
— Выживший из ума врун, — лениво сказал Эмил. — Ничего ты не получишь. И вообще, убирайся, ты мне надоел!
— Ты жадный, никуда не годный демон, — заныл Хорхеус. — У тебя здесь столько еды, а ты ни разу не угостил меня. У тебя даже жалкой дохлой крысы не допросишься. Прежний хозяин не был таким жадным. Он никогда…
— Убирайся, — чувствуя, что нудный разговор начинается сначала, Эмил тряхнул спинку кресла. — Давай, выметайся.
Хорхеус уцепился когтями за подлокотники и заголосил:
— Нет, не выгоняй меня! Там так холодно! Знаешь, кто я такой?!!
— Старый болтун, — подняв кресло, Эмил нес его к окну с твердым намерением вышвырнуть из башни надоевшего гостя.
— Нет! Подожди! Я тебе скажу! Я — проводник. Все мы были проводниками. Демона трудно убить, но если он умирал на поверхности, мы относили его тяжелую черную душу вниз. Мы прилетали и за людьми, если при жизни они были подобны демонам.
— Хватит врать, — полудемон почти не слушал бреда, что нес Хорхеус, пытаясь пристроить ножки кресла на подоконник так, чтобы, вытряхивая незваного гостя, не потерять при этом ценную мебель.
— Это правда, правда! — орал кер, размахивая крыльями. — И я видел твоего отца! Видел! Он там, внизу! И ты полетишь прямиком под землю вместе с остальными жадными, никуда не годными демонами. И будешь мучиться та-а-а-а-ам…
Эмил удовлетворенно улыбнулся, выдергивая пустое кресло из оконного проема, потом выглянул наружу. Как там этот? Не разбился? Темный силуэт, напоминающий очертаниями перезрелую грушу с крыльями, тяжело пролетел невдалеке, грозя кулаком и невнятно ругаясь.
— Неприятно тебя разочаровывать, — сказал Эмил, с улыбкой глядя ему вслед. — Но мой отец жив. Мой настоящий отец!
Колдун оттолкнул кресло и стал спускаться с башни. Он прошел уже половину пути, когда вспомнил, зачем поднимался наверх, но возвращаться обратно было лень, и полудемон продолжил свой путь. «Надо будет предупредить Мёдвика, чтобы не ходил один в башню, — подумал Эмил, стряхнув паутину с рубашки и продолжая свой путь. — Мало ли что… Кстати, где он, этот мальчишка?»
В жилой части замка было гораздо светлее, теплее и оживленнее. Здесь не водилось кошмарных темных тварей, никто не клянчил угощения и не пугал муками подземного мира.
По дороге Эмилу несколько раз попался деловитый слуга, старательно чистящий серебряные украшения и таскающий выколоченные ковры. Пару дней назад колдуну показалось, что в замке недостаточно чисто, и он устроил прислуге выговор, после которого все стали гораздо проворнее. Не отвечая на почтительный поклон, молодой хозяин замка прошел в свой рабочий кабинет и здесь увидел Мёдвика. Мальчик спал, сидя за столом, уронив кудрявую голову на руки, в окружении небольших коробочек, свертков и бумажных пакетиков.
Колдун улыбнулся, рассматривая своего юного помощника, вдруг задремавшего среди какой-то очень важной работы, и эта улыбка на его смуглом строгом лице оказалась удивительно мягкой. Бесшумно ступая по ковру, Эмил подошел к мальчику и погладил его по спутанным кудрям. Мёдвик вздрогнул, вскинул голову и захлопал глазами:
— Эмил… я уснул.
— Это я вижу, — сказал полудемон все с той же странной улыбкой. — Ты уже закончил? — он указал на разложенные по столу сверточки, и Мёдвик сразу принял деловитый, сосредоточенный вид.
— Нет еще. Я решил… тут надо все разобрать.
— Ну-ну, — неопределенно отозвался Эмил, который никогда не вникал в хозяйственные дела своего помощника и даже не интересовался, какие таинственные травы хранятся в его коробочках.
Колдун еще раз потрепал мальчишку по мягким кудрям и, не снимая сапог, завалился на кровать. На глаза снова попался старый полог с бледной вышивкой на синем фоне. Месяц с хороводом звезд. В детстве этот рисунок казался прекрасным. Эмил прикрыл глаза, стараясь вызвать волшебное детское воспоминание, и из памяти сразу выплыло — тонкая рука, бережно касающаяся его лба под жесткими непослушными кудрями, тревожные глаза на бледном, чуть утомленном лице, голос певучий, нежный, грустный, умоляющий, уговаривающий его: «Эмил, малыш, сынок, нельзя быть таким, нельзя злиться. Ты же хороший мальчик…» Он зажмурился еще сильнее, вспоминая нежный укор в голосе матери, и человеческая часть души застонала от печали и никогда не проходящей тоски по единственному человеку, который любил его таким, какой он есть…
Волосы она убирала в сетку, и две скрученные серебряные нити с кисточками, пропущенные сквозь ячейки плетеной паутинки над ушами, отбрасывали задорные блики в ее бледно-зеленые глаза… «Эмил, малыш, нельзя быть таким!»…
«Демонское отродье! Злобная тварь! Выродок!» — зазвучал в его голове разъяренный мужской голос, заглушая тихую мольбу первого, и из темноты выступило другое лицо. Благородное, с высокомерно оттопыренной нижней губой. Барон Генрик де Кодье, человек, приемный отец Эмила. Так было всегда. Он никогда не давал спокойно побыть вместе с матерью, даже в мыслях. Обязательно нужно вмешаться!
Колдун снова открыл глаза и равнодушно отвел взгляд — полог — всего лишь бледная вылинявшая тряпка.
В комнате было тихо, только за столом деловито копошился Мёдвик. («Интересно, — лениво подумал Эмил, — почему он Мёдвик? На медвежонка совсем не похож. Может быть, из-за кудрей. Они медовые. Как гречишный мед. Нет, пожалуй, как каштановый…») Из этого конца комнаты доносилось приятное шуршание пакетиков, постукивание коробочек и негромкое бормотание. «Это надо переложить сюда, — тихонько убеждал себя Мёдвик, — …так… а сколько осталось наперстянки? …мало осталось… корень совсем высох». А иногда Эмилу слышалось тихое почмокивание — значит, среди своих запасов мальчишка находил какой-то съедобный кусочек и, чтобы тот не испортился, недолго думая отправлял его в рот.
Неожиданно для себя Эмил развеселился. Он приподнялся на постели и взглянул на Мёдвика. Почувствовав взгляд колдуна, мальчик посмотрел на него исподлобья, и его серьезная мордаха снова стала по-детски наивной и любопытной.
— Эмил, — начал он осторожно, — я хотел спросить.
— Спрашивай, — милостиво разрешил колдун.
— А я тебя не отвлекаю?
— Нет.
— Правда, ты ничем не занят?
