Из-за пёрышек я их и увидел — среди зелёных листьев и коричневых шипов пташек было хорошо заметно.
Они спокойно перескакивали с ветки на ветку, что-то склёвывали. Иногда ныряли в гущу веток и выныривали оттуда, взлетали вертикально вверх, раскинув крылья и вращаясь. Было такое ощущение, что взлетали наперегонки или кто выше. Как будто соревновались или играли…
Кустарник же не просто сидел, как нормальный кустарник, нет! Он как будто подставлял ветки птичкам. Или, наоборот, убирал с дороги, чтобы ветки не мешали птичкам летать. Словно живой.
Я понимаю, что растения тоже живые, но тут было именно взаимодействие.
Сразу вспомнилось, как кустарник тянулся ко мне…
Что-то не так было с этим кустарником… Плюс яд, который можно использовать, как лекарство…
Почему-то вспомнилось, как кустарник проходил Матакуши — он просто шёл через него и всё. Интересно, тогда кустарник тоже убирал шипы?
За размышлениями я забыл и про Райко, и про одноклассников, и про ниндзя с Кутуруку. Сидел смотрел на птичек и думал о кустарнике.
— Красиво! — раздался голос Изуми.
Она сидела рядом со мной и тоже смотрела в окно.
Я улыбнулся ей, и она улыбнулась в ответ.
Сразу стало тепло. А Изуми сказала:
— В этом году птички тори рано прилетели. Наверное, зима будет ранняя.
Зима… Первой реакцией была ностальгия по заснеженным равнинам и деревьям в инее. Но потом в голову ударило: зима! А мои тёплые вещи в комнате Кинпатсу. Как и оружие!
А потом я вспомнил, как мы ещё в форпосте отправлялись в академию магии.
«Домашние» все были с баулами. Значит, у них тоже есть тёплые вещи. И эти вещи тоже в общежитии. А у тех, кто отправлялся из тюрьмы, тёплых вещей вообще нет! Как они будут зимовать?
К тем проблемам, которые у нас уже были добавилась ещё одна. Глобальная. Потому что в общежитие за вещами мы пойти не сможем.
Или сможем?
На ярких птичек теперь я смотрел совсем по-другому — как на предвестников грядущих проблем.
Ни Райко, ни других я больше не слушал. Я думал о том, как организовать вылазку в общежитие за вещами. А ещё о том, как мы тут разместимся?
Стало смешно. В тот момент, когда мы в первый раз пришли сюда и увидели, как исследуют магию некоторых наших одноклассников, мне даже в голову не могло прийти, что я всерьёз буду думать о том, как разместиться в лаборатории.
Параллельно с этим я думал о том, что нужно помочь родителям Кизаму. Потому как в беду они попали из-за меня — именно я виноват, что клан Такаги угрожает им.
Знал ли отец об этом? Думаю, знал. И ни слова не сказал мне, сделал всё, чтобы защитить.
А вот я был эгоистом! Думал только о себе! Непростительная ошибка, которая может стоить жизни людям, ставшим мне близкими.
И чтобы исправить её, мне нужно отправиться домой — отсюда я ничего не смогу сделать.
Но и людей тут я бросить не могу — неожиданно для себя я стал их лидером. Они с надеждой смотрели на меня, я не мог их подвести.
Я снова глянул в окно и увидел, как кустарник расступается, пропуская парней из дисциплинарного комитета — тех же, которые забирали ниндзя.
Интересно, почему допрашивать нас они идут вчетвером? Решили действовать параллельно, чтобы было быстрее? Или готовы к тому, что кто-то из нас окажется пособником ниндзя?
Птички, едва парни приблизились к ним, прыснули в разные стороны, облетели их по широкой дуге и сели на ветки кустарника поодаль. Теперь наблюдать за ними стало неудобно, и я повернулся к двери, ожидая, когда войдут представители местной власти.
Ждать пришлось недолго. Дверь открылась и все четверо вошли в аудиторию. И не просто вошли, а сходу разошлись по всем четырём углам — быстро, как при спецоперации.
Мы только глазами хлопали, видя это.
Лишь Райко попытался протестовать, но даже сказать ничего не смог. Четвёртый взмахом руки заткнул его.
А потом я почувствовал, как меня накрывает чем-то плотным, густым, вязким.
— Да вашу ж мать! — я вскочил и грохнул по столу кулаком. — Что, нельзя спросить по-человечески?!
Парни из дисциплинарного комитета удивились, но быстро оправились и тут же подняли руки. И давление на меня усилилось многократно, принуждая сесть.
В тот момент, когда я готов был швырнуть стулом в ближайшего представителя власти, дверь открылась и в аудиторию вошла Оринэ-сэнсэй.
Нет, она не вошла. Влетела. Словно разъярённая львица.
— По какому праву, — рявкнула она, — вы используете в моей лаборатории силовые поля?! Вам напомнить над чем мы работаем?
— Оринэ-сэнсэй… — попытался остановить её тот, что был ближе к двери — тот, который говорил, что они вернутся с допросом. Видимо, старший в этой четвёрке.
— Вон! — заорала малышка Оринэ.
Заорала так, что стёкла в окнах зазвенели.
Не хотел бы я сейчас оказаться на месте этих парней.
— Мы должны допросить… — старший сделал ещё одну попытку.
Оринэ-сэнсэй подскочила к нему и прямо в лицо прошипела:
— Если ваши силовые поля нарушат работу моей установки, объясняться с императором, да будут благословенны его дни, вы будете сами!
Парень ещё несколько минут смотрел на Оринэ, но потом плечи его опустились.
В следующее мгновение давление исчезло и дышать стало легче.
— Оринэ-сэнэсй, — сказал парень. — Простите нас. Мы были слишком самонадеянны.
И он согнулся перед ней в поклоне. И остальные трое тоже поклонились.
— Покиньте учебную аудиторию! — приказала Оринэ.
Блин! Я любовался ей! Такая сила духа! Пришла и махом выстроила дисциплинарный комитет.
Ан, нет! Не выстроила!
Уходить парни не спешили. Главный снова поклонился и сказал:
— Простите нас, Оринэ-сэнсэй. Мы не можем уйти. У нас приказ ректора академии. У нас чрезвычайная ситуация. Мы должны допросить всех, кто находится в этой аудитории.
Оринэ немного помолчала, рассматривая представителей власти, как червей, недостойных её внимания. А потом разрешила:
— Допрашивайте! Только без применения силовых полей.
Парней её взгляд не смутил абсолютно.
— Разрешите использовать чары слепоты и глухоты, чтобы учащиеся не слышали, что говорят их товарищи? — попросил старший.
Я видел, что Оринэ не хочет разрешать. И так же видел, что выбора у неё нет. Как бы она ни хотела разнести тут всё к чёртовой матери, а ей придётся подчиниться.
И она подчинилась. Но так, как будто это было её собственное решение:
— Я разрешаю вам использовать чары глухоты и слепоты. Но без силовых полей, — с высокомерным презрением сказала она. А потом повернулась спиной и, словно королева, прошествовала за учительский стол и села на стул, освобождённый подскочившим Райко.
Было ясно, что малышка играет с огнём. Потому что скорее всего чары применят и к ней. И она это прекрасно понимала. А если учесть, что во время инцидента её не было в аудитории, и она не знает, о чём мы с Райко решили умолчать, то ей грозят неприятности.
Я хотел как-то подбодрить её, но в этот момент погрузился в кромешную беззвучную темноту. И тут же почувствовал, как моей руки касается рука.
Эту руку я не спутал бы ни с какой другой! Это была Изуми.
Изуми, малышка моя! Как приятно ощущать её руку в своей!
Я с нежностью переплёл наши пальцы, а потом ласково сжал её руку, понимая, что тактильный контакт и обоняние — это единственные из ощущений, которые остались и у неё, и у меня. И у всех, кто находился в этой аудитории. Разве что кроме представителей дисциплинарного комитета.
И тут мне в голову пришла дерзкая мысль.
Я хорошо помнил, где стояли эти уроды, которые пришли допрашивать нас. И вряд ли они сильно сместились. Плюс, они уверены, что все мы глухи и слепы. И это наше преимущество!
Я свободной рукой как бы протёр глаза и прикрыл рот. И тихонько приказал:
— Всем тем, к кому применены чары глухоты и слепоты, приказываю ощутить звуки кожей!
* * *
Авторская рубрика «Всё для лайков, всё для комментов»
