— Пожалуй, тебе следует выпить. В антракте любопытных станет больше.
И он оказался прав.
Райгрэ не позволил прятаться в ложе, как не позволил отступить и на шаг от себя. Их окружали, при этом словно бы не замечая. И вновь шелестели юбки и веера, до Торы долетали обрывки фраз.
Чей-то смех.
Фырканье.
— Ты не устала? — райгрэ был рядом. — Сейчас мы вернемся... пожалуйста, посмотри налево. У колонны. Тот светловолосый, который беседует с леди... с леди в красном. И бокал держит. Узнаешь? Нет, не на него смотри, в зеркало. И не так откровенно. Вот умница.
Высший.
Тора впервые его видит, она бы такого запомнила. Высокий и статный, уже не молодой, но еще красивый, наверное, как все высшие. А волосы не светлые — белые почти и длинные, собраны в хвост.
Черты лица крупные, массивные даже, только подбородок как-то по-детски округл.
— Не узнаю, — также шепотом ответила Тора.
— Уверена? Не спеши.
Тора смотрит, запоминает. Но... она уверена.
— Обрати внимание на рисунок родинок. Он индивидуален. По нему ты точно отличишь одного высшего от другого.
Словно их можно друг с другом перепутать.
— Я его в первый раз вижу, — призналась она и добавила. — Я до вас только в Каменном логе... высших встречала.
И о той встрече папа велел забыть.
Ничего не было... в Каменном логе всякое привидеться может, тем более, что прошло столько лет.
— Странно... — райгрэ выглядел разочарованным, — переговоры тянулись несколько месяцев. Макэйо в них участвовал...
И райгрэ думает, что Тора его сопровождала? Тогда, наверное, она действительно могла бы встретить этого светловолосого, который в свою очередь разглядывает Тору через зеркало. Он не знает, что в зеркале живет Хильда, а она не боится чужих взглядов.
— Мне запрещено было встречаться с кем-либо, — выпитое шампанское сделало Тору разговорчивой. — Даже... даже со слугами нельзя было разговаривать.
Слуги были немыми.
— А с кем можно?
— С Макэйо.
— А если его нет?
Его часто не было, даже когда Макэйо возвращался во дворец. Он слишком любил жизнь, чтобы долго выдерживать одиночество, пусть бы и в компании Торы.
— У меня... у меня был попугай. Очень красивый. Я его говорить научила.
И глядя на солистку в белоснежном костюме Дивы, Тора вспоминала своего какаду. Она надеялась, что птица осталась жива... да и то дело, кому надо с птицами воевать?
Он умный. И знает больше двухсот слов.
Райгрэ молчал. Вряд ли его очаровала опера, скорее уж он вновь погрузился в собственные мысли, и самым разумным было — не мешать. Молчание затянулось до самого дома, и лишь поднявшись на второй этаж, райгрэ словно очнулся.
— Тогда не понимаю, — сказал он. — Ничего не понимаю.
Наверное, он очень надеялся, что Тора узнает беловолосого.
— Не бери в голову, найденыш.
Райгрэ приглушил свет газового рожка и серьги вытащил, бросил на столик перед зеркалом, туда же отправил маску.
С тихим шелестом соскользнул плащ.
— Все хорошо? — вынув шпильки, райгрэ запустил руки в волосы Торы. — Ты не слишком устала?
Она устала, но... да, пожалуй, ей было хорошо.
— Мне весь вечер хотелось с тебя это стянуть...
Пуговка за пуговкой платье уступало райгрэ. Пуговок было много, а он не спешил, ни расстегивать, ни говорить. Но вот чудесный наряд очутился на полу.
И нижняя юбка с кружевами цвета экрю.
И турнюр.
— Тебе не больно? — его руки чувствовались даже через корсет. — Мне эти штуки всегда казались жуть до чего неудобными... хотя выглядишь ты очаровательно. Но мы от него избавимся, ладно?
Тора соглашается.
От корсета... нижней рубашки... перчаток, о которых райгрэ вспоминает в последнюю очередь. В перчатках к нему неприятно прикасаться, а Торе хочется.
И она поддается желанию.
Это из-за шампанского... оно легкое, но коварное.
На этот раз все иначе, чем днем. Райгрэ не спешит, он дразнит Тору и позволяет дразнить себя, и в этой игре на двоих она не выдерживает первой.
Уже не страшно. И не больно, но хорошо настолько, что Тора понимает — привыкать нельзя...
— Что не так, девочка моя? — его дыхание выравнивается очень быстро.
Все так, но...
— Что будет со мной потом?
При других обстоятельствах Тора не решилась бы спрашивать, но сейчас как-то все стало иначе, пусть и ненадолго.
— Я о тебе позабочусь.
Макэйо тоже обещал. И наверное позаботился по-своему, дал шанс выжить.
А этот?
Выставит за дверь? Или подарит еще кому-нибудь? Например, тому, из театра... или не высшему, но кому-то из своих людей.
— Я не хочу врать, — большой палец райгрэ скользит вдоль позвоночника, — но женитьба на тебе исключена. Ты милая девочка и мне нравишься, но этого мало.
Тора понимает.
— С женитьбой вообще вопрос сложный... но через год или два, когда соберусь, тебе придется уехать. Разумеется, все мои подарки останутся при тебе, за исключением родовых драгоценностей. Я куплю тебе поместье. Подберем что-нибудь со стабильным доходом, чтобы ты не нуждалась. И присматривать буду.
Что ж, во всяком случае ее не вышвырнут из дома.
А свое поместье... это почти свобода.
Всего-то через год. Или два. Это быстро и Хильде понравилось бы.
— Если у тебя получится родить ребенка, я буду рад. Мальчик получит мое имя, домен и право наследования остального имущества, пусть и после законных детей. Или же, если других детей не будет, станет наследником. Девочку я обеспечу хорошим приданым. А ты будешь иметь уважение и статус, который полагается матери моего ребенка.
Наверное, это много, на большее рассчитывать смешно.
Но почему тогда Торе плакать хочется?
Определенно, из-за шампанского.
Вейник кланялся ветру. Тонкие стебли выгибались под тяжестью пушистых соцветий, и сама равнина казалась седой. То тут, то там седину прорывали розовые пятна клевера, словно заплаты на старом платье. Я лежала, разглядывая небо, жевала травинку и ни о чем не думала.
Было просто хорошо.
Осталась позади деревня. И лес уже два дня как закончился, уступив место степным просторам, но в кои-то веки открытое пространство меня не пугало. Травы поднялись высоко, да и места нынешние были приятно безлюдны. Еда у нас имелась, пусть бы за прошедшие дни запас изрядно уменьшился: отсутствием аппетита Оден не страдал. А я не стремилась ограничивать его: возможности надо использовать.
Он ел все, даже птичьи кости и скорлупу яиц, утверждая, что она тоже полезна. И пожалуй, был прав: с каждым днем ему становилось лучше. Пес больше не напоминал то истощенное полуживое создание, которое я вытащила из города.
