— Но почему?
— Он решит, что тогда сегодняшний день не будет для меня наказанием.
— Это точно, — караванщик хмыкнул.
— Ну, ты позовешь Шамаша? — в ее глазах мелькнуло подозрение, словно девочка была готова уличить взрослого в обмане.
— Мати, — ему очень хотелось помочь малышке, облегчить ее боль, но он не мог вмешиваться в семейные дела брата. "Я и так последнее время стал забывать о грани, лежащей между им и мной…" — Я только что говорил с Хранителем. Он устал. То чудо, которое он сотворил ради спасения каравана, отняло много сил. Ему нужно отдохнуть. И, потом, мне показалось, что он хотел побыть в одиночестве, подумать о чем-то своем. Но если хочешь, — продолжал он, видя, как помрачнело личико девочки, как сжались губы и засверкали готовыми пролиться слезами новой обиды глаза, — с тобой побуду я и расскажу сказку.
— А ты умеешь? — в голосе Мати зазвучали нотки удивления.
— Ну, наверно, не так хорошо, как маг… — караванщик умолк, видя, что девочка прыснула от смеха. — Я сказал что-то не так?
— Конечно, дядя Евсей! Шамаш не рассказывает сказки, он… он зачаровывает символы, и они превращаются в живые картинки. У тебя никогда не получится так, как у него. Но ты не расстраивайся, — поспешила успокоить она взрослого, — ты ведь не маг.
— Да, я простой смертный, — с долей сожаления вынужден был признать тот. — Но я могу кое-что другое. Я могу придумать сказку специально для тебя.
— Посвятить мне сказку? — глаза Мати вспыхнули восторгом, ожиданием чего-то необычного и чудесного. — Вот здорово! Шамаш никогда… Он даже ни разу не рассказал ни одной сказки иного мира, не позволил мне попросить об этом… Ты знаешь, если он чего-то очень сильно не хочет услышать, он так делает — не позволяет словам сорваться с губ… Дядя, а почему ты раньше не рассказывал своих сказок?
— Потому что эта будет первой. Так что, племянница, не суди ее строго.
— Не буду, — девочка широко улыбнулась. Ей вдруг стало так легко и беззаботно, что хотелось смеяться, словно в рот набились смешинки. А через миг уже, усевшись поудобнее, поджав под себя ноги, уперев локти в подушки и положив подбородок на ладонь, она приготовилась слушать. — И о чем будет эта сказка? — все-таки не в силах преодолеть любопытство, спросила она.
— О тебе.
— Обо мне?! - на миг она замерла с открытым ртом и широко распахнутыми горевшими восторгом глазами. — Давай же скорее, рассказывай!
Атен долго и придирчиво расспрашивал дозорных обо всем произошедшем за последнее время. Он никак не мог поверить, что с помощью магического моста караван преодолел отрезок пути длинною в месяц. Это казалось еще более удивительным, чем то, о чем накануне они с Евсеем просили мага. Впрочем, он уже знал половину правды, так что, хотел он того или нет, ему ничего не оставалось, как поверить и в другую.
— Но как это возможно! — продолжал он повторять то мысленно, а то и вслух, узнавая все новые и новые подробности.
Его душу охватило чувство беспокойства и даже некоторого суеверного страха перед лицом непостижимого чуда, которому было место лишь в легендах да снах, а никак не наяву. В то же время разум, не желая сдаваться на милость готовой победить его слепой вере, лихорадочно искал путь, который вывел бы его и всех остальных караванщиков из того состояния эйфории и благоговейного трепета, в котором они пребывали до сих пор.
Хозяин каравана не мог допустить, чтобы в то время, когда полозья повозок вновь, как им и было положено, скользили по белому снежному покрову пустыни, мысли и души людей продолжали витать где-то высоко в поднебесье, торопясь в фантазиях представить себе то, чему им не довелось стать свидетелями наяву.
"Нет, так не пойдет! — он с хрустом сжал зубы, сорвал рукавицу и, зачерпнув пригоршню снега, растер им лицо, надеясь, что холод отрезвит его. — Нельзя терять опору, — упрямо твердил он себе, — только не здесь, в снежной пустыне, где любой неверный шаг способен привести к гибели! Метель не прощает ошибок! Во имя каравана я должен найти способ побороть этот сладкий бред…!"
Прищурившись, он придирчиво оглядел все вокруг… Но сколь внимателен ни был его взгляд, Атен не видел ничего, что несло бы в себе хотя бы тусклый след опасности, что могла бы встряхнуть людей, разбудив, наконец, от чрезмерно затянувшегося сна.
— Мне нужна метель, — едва слышно бормотал он себе под нос. — Не сильная, нет — так, ничего особенного… Пусть проснется белый южный ветер, коснется своим холодным дыханием тел и душ людей, будя их разум… Пусть взметнется в небо снег предчувствием страха…
Но пустыня лишь смеялась над ним. Она лежала, безбрежная, от горизонта до горизонта, сверкая на солнце как начищенное до блеска серебряное блюдо. Ветра играли, словно маленькие дети, веселые и беззаботные, наслаждаясь своей забавой и не собираясь взрослеть. Им были чужды сила и ярость. И Атен ничего не мог с этим поделать.
"Должны же все рано или поздно прийти в себя! — думал он. — Скоро чувства поблекнут как краски, и разум вернется…"
Но… Нет, смиренное ожидание — это было не для него!
— Лис! — крикнул он, подзывая помощника первой руки.
— Да? — тот с явной неохотой оторвался от оживленного разговора с женой.
— Останавливай караван.
— Что-о-о?! - помощник оказался не в силах скрыть удивления. В первый миг Лису даже показалось, что он не правильно расслышал слова Атена или неверно понял…
— Я не шучу! — словно прочтя его мысли, резко бросил хозяин каравана и его вид — хмурый, настороженный и решительный, не оставлял места сомнениями по поводу его намерений.
— Что случилось? — Лис собрался. От былой беззаботности не осталось и следа. Левая рука скользнула к висевшим на боку ножнам, сощуренные глаза впились в пустыню, стремясь побыстрее отыскать опасность. Но ему не удалось найти причину, по которой хозяин каравана мог отдать такой приказ. И он снова повернулся к Атену, ожидая, что тот, наконец, снизойдет до хоть каких-нибудь объяснений.
— Ты не там ищешь опасность, — пронзив помощника сердитым взглядом, процедил тот. — Она вот здесь, — он ткнул кулаком Лису в грудь, — там, там, — резко, рубя воздух рукой, словно в нем скрыт невидимый враг, он указывал на караванщиков.
— Атен… — Лису вдруг вспомнились слова Евсея и он, соединяя их воедино с тем, что видел и слышал сейчас, уж было подумал…
— О нет, это не я безумен, а вы! — глаза караванщика выдали все его мысли собеседнику, который лишь сильнее разозлился, более не сдерживая готовой захлестнуть его злости, видя в ее безумной силе путь к избавлению. — Надо быть сумасшедшими, чтобы продолжать идти по дороге испытаний, в самом сердце снежной пустыни, не видя и не слыша ничего, утонув в своих мыслях о чуде! Мы останавливаемся. И не двинемся с места до тех пор, пока все не придут в себя!
