56 глава
Я проснулась глубокой ночью. Такой темной, что и мне принимающей тьму за нечто естественное, показалось на мгновенье — ослепла. До пробуждения снился сон. Он был бесконечным, путанным, мрачным — как лабиринт без выхода. Чем настойчивее теперь я пыталась прорваться к воспоминаниям о нем, тем больше спутывались мысли, словно кто-то наводил морок. Сжав виски ладонями, помотала головой. Что за напасть? Где я нахожусь? В мире Стэллы, Скайлэза или Тхата? Воспоминания размазывались, растекались в разные стороны и не желали собираться в целостную картинку. Я слышала в темноте еще чье-то дыхание. Тихое, едва слышное и быстрое, словно спящий совсем маленьких размеров. Запах…такой знакомый, теплый и непонятным образом неизвестный. Я тихо поднялась с ложа из шкур. Зрение вновь обрело остроту, никаких усилий, для того чтобы разглядеть окружающее пространство уже не требовались. Подошла к широкой корзине, подвешенной на ремнях к одному из верхних ребер шатра. Внутри лежало человеческое дитя. Живое. Я вздрогнула. Клаас! Его вина. Проклятый братец. Он что-то делал со мной…что-то ужасное, чего я не в силах вспомнить. Что это за ребенок? Где нахожусь?
Я склонилась над корзиной, испытывая острый интерес к существу столь отличному от меня и так похожему. Пухлый, круглое личико, крошечные пальчики. Такое хрупкое маленькое создание. Предположила, что ребенку около года, может немногим больше. Он слишком крупный для новорожденного, но маловат для самостоятельного человечка. Я редко сталкивалась с детьми в своей жизни, они никогда не интересовали меня. И вот, не в силах сдвинутся с места, стояла и смотрела на спящего младенца. Послышался слабый шорох. Обернувшись, я увидела сморщенную плосколицую старуху. Глаза отражали пламя мерцающего неровным светом масляного светильника в ее руках. Знакомое лицо, но что стояло за ним, какие события? Не помню. Тени скакали по потолку и стенам шатра, разрисовывая мир провалами и вспышками. Тьма привычнее. Или все же свет?
— Знаю тебя, но не могу вспомнить имя, — стараясь говорить дружелюбно, произнесла я. Замерла, ожидая ответа.
— Ты долго болела. Дух и тело разделились, блуждали, пока не пришло время объединиться вновь. Теперь, ты почти здорова. Скоро все силы вернутся.
— А память?
— Не знаю, Птица, не знаю… только духи знают ответы на вопросы, да может крупинки, что отчитывают повороты колеса. Ты болела очень долго. Скоро будет два поворота как. Листья осыпаются, грядет новый поворот колеса. Холода пламя проводит на одном месте, затем идет дальше. Мы кочевые люди, это наш путь. Далеко от леса, где я нашла тебя. Нужно ли возвращаться?
Я покачала головой. Зачем? Я и не помню, как попала туда.
— Сильный мальчик, — тихо произнесла старуха.
— Чей он? — я чувствовала слабость и усталость.
— Твой.
Мне показалось, что старуха смеется. Но она смотрела молча. В узких темных глазах читалось понимание и первородная сила самой природы. Она была человеком, но те силы, которым поклонялась, заставляли меня усомниться в истинности ее слов и натуры. Ведьма. Я обернулась к корзине. Младенец завозился, закряхтел, просыпаясь. Мой сын? Как такое могло произойти. Как? Ничего не помню. Совершенно.
— Как его зовут?
— Ты назвала Марис. А я Возвращенной душой.
— Я не могу быть матерью.
— Ты кормишь грудью.
Ведунья ждала вопросов, но их не было. Я не поверила старухе. Ребенок запищал, я сноровисто подхватила его и уложила на сгиб локтя. Заглянула в сморщенное личико и поняла.
Руки помнили.
Глаза в глаза. Бесконечность в бесконечность. Они были совершенно разными, чужими. Но их тянуло друг к другу и с этим становилось слишком сложно бороться. Но почему? Между ними пропастью лежала тайна. Возможно предательство.
Он нахмурился, собираясь сказать, но женщина опередила:
— Не надо, — она сцепила ладони замком и едва слышно добавила, — не знаю, какой смысл в разговоре.
Злость. Время холодной ярости прошло. В нем всегда бурлило даже больше эмоций, чем в отце, но он учился контролю. Слишком легко отпустить бешенство на волю, взорваться снопом обжигающих искр. Он старался. Терпеливо сносил поддевки, раздражение прятал в глубину, а ключ от клетки выкидывал прочь. Но сейчас ледяной панцирь спокойствия трещал по швам. Так долго искал ее. В своем воображении рисовал картины встречи, но реальность оказалось другой. Много жестче. В нем что-то рвалось с натугой, наполняя едкой желчью сердце. Злость вместе с жалостью, обида пополам с нежностью. Бешенство при виде равнодушных глаз и что она посмела не поверить. Оттолкнуть. Погнать прочь. Он жаждал услышать мольбы о прощении, видеть, как ее охватывает чувство вины. Но мать оказалась сильнее его. Марис готов был восторгаться ее холодностью и плакать от бессилия. О, если бы только заглянуть глубже, проникнуть за зеркало глаз.
— Мне нужно немногое, — сказал сухо, — ответ на вопрос. Имею право знать, тебе так не кажется?
Почему она выглядела младше, беззащитнее? Хищница! Алебастровая маска лица, узкие алые губы. Он готов к чему угодно, только не оказаться в странной роли старшего брата.
— Я не знаю, — женщина медленно положила ладони на стол. Кожа почти прозрачная, с тонкой жилкой голубоватых вен. Почему она оказалась такой? На мгновение закрыла глаза, а когда открыла, он увидел лишь краешек, но увидел — страх? — Что ты хочешь услышать? Мое прошлое покрыто туманом. Я многие годы живу смирившись. Научившись, дальше и по-другому, перешагнув через то, что сводило с ума. Хочешь вернуть меня обратно из глупой прихоти, мести? Прошло достаточно времени, чтобы перестать верить. Так какого дьявола ждешь от меня жалости?
— Сука, — не удержавшись, прошипел он. Пожалел сразу же, мгновенно. Но слово вылетело. Она отшатнулась, словно ударил наотмашь. В глазах осыпалось сухим песком понимание, и на дне их он увидел бездну печали.
— Однажды ночью, я проснулась. Тепло окутывало мягким, словно бархатным одеялом. Я ничего не помнила. Ни имени своего, ни прошлого. Рядом висела корзина с младенцем. Та женщина, что ухаживала за мной долгое время, сказала, что ребенок — сын. Болезнь, мучившая около двух лет мою душу, начала отступать, сказала она. Я никому не верила. Все казалось ложью, выдумкой и сном. Потерялась, заблудилась, жизнь протекала мимо, а я тонула в какой-то апатии, не пытаясь понимать — почему. Постепенно вспоминала прошлое. Все, кроме тех самых лет безумия. Периода между зачатием и рождением сына. Непросто оказалось поверить, что мальчик мой. Но тело, память которого сильнее прочих, говорило — верь это и есть правда. Когда была младше, еще до того, как стала приходящей, я считала себя бесплодной. У меня имелись основания верить, что никогда не познаю материнства. Но жизнь сложнее, чем кажется. Знаешь, чем сташи отличаются от остальных приходящих? Они всегда продолжают идти вперед по дороге. Вот и шла. У меня появился крошечный кусочек того, что люди называют счастьем. Только я не умела пользоваться чувствами, которые подарены людям. Но понимала, какова цена.
