— Подумай сам, Ян, — продолжал между тем говорить Коваль. — Согласно реестру Гимнасия, Адам был зачислен на первый курс в ранге Серого Рыцаря. В конце первого же курса повысил ранг до Черного. На втором поднялся до Младшего Командора. В реестре ничего не написано о том, что он проскочил сразу два ранга. Он, конечно, мог этот факт скрыть, но мы бы все равно знали — тестирование для возрастающих одаренных проводится в Экзархате раз в полгода. Так что с уверенностью можно сказать, что на последнем тестировании мальчишка Олельковичей еще был Младшим Командором. Если и вырос, то до Командора, что, кстати, тоже очень сомнительно, ведь каждая следующая ступень берется сложнее предыдущей. Да и вообще! Сколько ты знаешь Супремов, достигших данного ранга в семнадцать!
Молодой человек неохотно кивнул, признавая правоту старшего родича. Но не до конца. В глубине души по-прежнему жил червяк сомнений, который утверждал, что ошибся все-таки дядя, а не Ян.
— А вот София… — Богдан решил, что с первым вопросом они разобрались, и перешел ко второму — бойкоту племянницы. — Как она, кстати? Сильно расстроилась?
— Держится.
— Думаю, переживает она гораздо сильнее, чем ты можешь себе представить. В этом возрасте девочки необычайно чувствительны. Она, конечно, Эссен! — последнюю фразу дядя произнес с усмешкой, как бы подтрунивая над Яном. — Но все же еще весьма юная особа. И подлость эту, замысленную Олельковичем, приняла куда ближе к сердцу, чем даже показывает. Этого я и боялся.
— Чего? — не того же, что аристократ обидит девочку, в самом деле!
Богдан бросил взгляд на буфет, где, как Яну уже было известно, хранилась крепкая настойка на черемухе. Тема была явно ему неприятна, раз уж он искал «поддержки».
— Сигизмунд Олелькович чувствует за собой силу, — заговорил он спустя несколько секунд. — Он начал войну, довольно успешно начал, следует признать. Не против тебя, оставь это самомнение. Моего начальника вызвали в столицу давать объяснения, а расследование Восьмого отделения приказано заморозить до окончания служебного расследования. Точнее, это был не приказ, а негласное распоряжение, завернутое в дружеский совет. Такая, знаешь, подленькая уловка. И нам руки связать, и себя не подставить. Как выясняется, у сукиного сына оказались чертовски хорошие связи…
Помолчав еще немного, Коваль продолжил:
— Теперь вот бойкот Софии. Цель ведь не в том, чтобы обидеть маленькую девочку. Кому бы это понадобилось, да и какой прок? Нет, это послание всем вокруг. Смотрите, я сильный! Я выступаю смело! — дядя вздохнул и закончил. — Именно поэтому я просил тебя с утра не лезть на рожон. Сейчас это было бы ошибкой.
Некоторое время Ян молчал. Обдумывал новую информацию, пытаясь как-то уложить в голове тот факт, что какой-то аристократ обыграл целое отделение Имперской Канцелярии. Пусть не полностью, но парализовал деятельность могущественного ведомства в отдельно взятом имперском городе.
Ему очень хотелось воскликнуть: «Как же так?! Это же империя! Как один аристократ, про которого нам доподлинно известно, что его сын культист и фонит Адом так, что кишки сворачиваются, мог ставить палки в колеса правосудия, а ты сейчас сидишь здесь и руками разводишь?» Но это было бы ребячеством. Эмоциональным выкриком ребенка, который обнаружил, что взрослые в жизни зачастую так же беспомощны, как и дети.
А он был достаточно большим, как сказала бы мать, чтобы понимать — мир, при всей его внешней простоте, куда более сложен. Что империя только на бумаге такая могущественная и однородная. Что на самом деле каждый кризис сопровождается сотнями различных мнений по выходу из него. Что высшие чиновники Третьего Рима могут быть трусливы и продажны, а старые роды просто спят и видят, как бы им вернуть былое величие и желательно полную независимость от империи.
Он знал, что любой просчет внутренней или внешней политики эти «старообрядцы» готовы использовать себе на пользу, и плевать им, какой ущерб в результате получит страна. Ян навсегда запомнил слова отца, сказанные тем после одной охоты.
«Что хорошо в демонах, — заметил тогда Франц Эссен, — они видимое зло. Низшие не скрывают своих намерений. В отличие от людей у власти».
Поэтому Ян, чтобы не вступать в этот тяжелый и бессмысленный разговор, поднялся, собираясь уходить. Встреча с дядей, да и вообще, сотрудничество с «восьмерками» себя исчерпало. Страшная тайна про могущественную организацию на деле обернулась «соломенным волчком».
— Не лезть на рожон, говоришь, дядя Богдан? Я Эссен. Я не интересуюсь политикой, — сказал он, уже стоя в дверях.
— Я бы ответил тебе на эту глупость банальностью. Знаешь, про то, что случается с теми, кто игнорирует политику… — хмыкнул дядя. — Но ты же не станешь слушать?
Юноша кивнул, сохраняя на лице выражение упрямой решимости.
— Хотя бы попросить тебя не делать глупости я могу? — Коваль тоже поднялся.
— Попросить? Можешь. — С этими словами Ян закрыл за собой дверь.
В принципе, размышлял юноша, идя по коридору по направлению к своей комнате, ничего непоправимого не произошло. Цель не изменилась, Охота продолжается. Да, теперь не стоит рассчитывать на помощь дядиного ведомства — в ближайшие пару дней, а то и всю седьмицу, оно не будет предпринимать никаких активных шагов. За это время может многое произойти. Например, Адам может уехать из Львова и затеряться где-то на просторах империи — на такое денег у его отца хватит с избытком.
С другой стороны — именно сейчас Адам уязвим. Он уверен в своей силе, в возможностях своего отца и совершенно точно не ждет нападения. Что если перестать искать поводы, а по-простому и без затей прикончить адского выкормыша? Смерть аристократа будут расследовать, а значит, применят и модумы, анализирующие эманации виты. Это сейчас нужны серьезные основания, чтобы проверить представителя влиятельного рода на источник, а когда у них на руках будет труп, Экзархат обязательно проведет анализ. И сразу же обнаружит Дыхание Скверны, которое сразу все расставит по местам.
«Придется, правда, день-другой посидеть в клетке, — уже приняв решение, подумал Ян. — Без вариантов меня схватят, закуют в дивинит и замучают допросами. Но это ничего. Как в засаде сидеть — по времени за пару дней до правды докопаются. А если сразу над телом Право Охоты объявить…»
Одна из дверей распахнулась так резко, что задумавшийся юноша едва не получил деревянной створкой по лбу. Он и выругаться-то не успел, когда дверь снова захлопнулась, а перед ним возникла София, опасно щурившая глаза.
— О чем это ты шептался с дядей? — с ходу выпалила девочка.
— Шептался? — это все, что Ян сумел вымолвить в этой ситуации.
— Я не дура! Что у вас за дела? Ты сперва его сторонился, держал дистанцию, а после того, как он тебя от жандармов вытащил, каждую свободную минутку с ним проводишь! Ну-ка быстро, Йоханн Эссен, говори мне правду!
На миг юноше показалось, что он видит перед собой мать. Только значительно помолодевшую, ниже ростом, с еще угловатым подростковым лицом. Но сходство было просто поразительным. В особенности зеленые глаза, которые сейчас могли поджечь что-нибудь легко воспламеняющееся. Так мама смотрела, когда Ян по глупости или незнанию совершал что-то, по ее мнению, недостойное.
Возникло даже желание промямлить что-нибудь в свое оправдание. Мол, ты не так все поняла, я вообще тут ни при чем, это тот мальчик, который сын бондаря. Кого хочешь спроси!
Моргнув и прогнав видение, молодой человек усмехнулся — ну надо же. Взял сестру за руку и молча завел в ее же комнату. Прикрыл дверь, усадил ее на софу возле кровати, а сам расположился на небольшом пуфе. Пока проделывал все это — принял решение.
Емко, но с необходимым количеством разъяснений и подробностей, он рассказал Софии, кто такой на самом деле их дядя, а также о том, зачем ему понадобились Эссены во Львове. Притихшая сестра слушала молча, не сводя с него внимательных глаз. Как и он в свое время, она не выглядела ни удивленной, ни возмущенной. Только собранной и готовой к действию.
