— Безусловно, «Куроками» — прекрасное нихон-буё, что не оставит безразличным никого, но помимо сего, он вряд ли сумеет подтвердить подлинность моих слов. Посему, я предлагаю продемонстрировать вам то, что связано с барышней Чинен напрямую.
Публика в недоумении следила за девушкой, что шептала какие-то речи на ухо котоисту. Засим, тот на толику задумался о чем-то и кивнул, хватаясь за цитру. Бережно перебирая струны, приятное и знакомое звучание разливалось, аки вино по бокалам. Стоя с веером, что прикрывал лицо, странница осторожно и изящно тянулась в одну сторону опосля чего, сменив руку, тянулась в противоположную. Прибрав веер от лица, она легко затрусила им да покружилась, однако, стоило ей лишь потянуться руками к небу, яко взывая к звездам, люди начали осознавать, что это за тан и чем о подпитан.
С каждым взмахом и падением вееров, кружась на земле, что в мгновение ока стала сценой, она все больше походила на Шинкоку, коя демонстрировала сие выступление на одной из улочек Тейменто. Несомненно, эмоции, да и чувства, передаваемые зрителям, разделяли их. В движениях нанаши не было опыта, отточенного годами, и таланта, кой позволил бы убедить зрителей и саму госпожу уверовать о её принадлежности к артисткам, но глядя на этот тан, что приковывал все взгляды, это было не столь важно.
На какое-то мгновение, когда девушке нужно было изобразить перевоплощение Шинкоку с гейши на онну-бугэйсю иль наоборот, казалось, что странница танцует лишь для себя. У неё не было силы, что позволила бы перевоплотить веер в орудие, осыпать сцену снегом или преобразить свое одеяние, но вместо сего она меняла взгляд и хватку, с коей держала опахало. Танцуя в нежном и хрупком одеянии, взгляд мечницы выражал мужество и силу воли, без которой не обойтись в бою, а в другой момент, вернувшись в личину артистки, — неминуемую тоску. Эта метаморфоза даже без всех спецэффектов или таланта объединяла девушек в одно целое.
И вот, когда знаменуемый момент, в коем изображалась харакири женщины, странница пала на колени и, прикрыв очи да раскинув руки в стороны, словно птица крылья, та выронила веера и застыла в этом положении.
Узрев противоречивый тан, подобный барышне Чинен, публика вновь испытывала неоднозначные чувства. Одни, что видели сей тан вчера, сомнительно глядели на странницу, а некоторые восхищенно хлопали, ведь кто-то сумел повторить его, другие же были поражены сим танцем, ведь он вовсе не походил на традиционный. Но мнение всех этих людей не так важно, ведь ключевая фигура, ради которой было затеяно это выступление, не глядела восхищенно на тую, но и не бранила.
— Хорошо, барышня… — обращалась женщина, но приостановилась, ведь забыла спросить имя девушки.
— Просто барышня.
Женщина высокомерно кивнула, словно делая это через силу, опосля чего продолжила:
— Начнем с того, что я прекрасно знаю, что Вы солгали как о своем выкупе, так и о принадлежности к гейшам. Касаемо барышни Чинен ничего сказать не могу, но, в прочем, это не так важно. Ваш тан олицетворяло полночное выступление, а не нихон-буё, однако я правда восхищена тем, что Вы запомнили многие детали, посмотрев его единожды. Даже самые умелые майко не смогли бы провернуть сего. Танец был не так изящен, как у госпожи Шинкоку, не совершенен, имел иную атрибутику, и Вы несколько раз отступались сами того не замечая, но человек, разбирающийся в искусстве в мгновение ока это заприметит. Однако у Вас есть аристократические повадки, умеете поддержать беседу, имеете поразительную зрительную память и при совершенствовании собственных навыков в сфере искусства сможете стать весьма известной.
— И к чему же Вы ведете, госпожа? — заинтриговано вопрошала онна-бугэйся.
— Подпишите контракт с нашим домом на пять лет, — продолжала женщина. — Мы сделаем из Вас превосходную юдзё, а также я позволю Вам пройти в дом. Даже закрою глаза на всю эту ложь про замужество и разрешу покидать Ёсивару когда сами того пожелаете. Если в доме взаправду есть кто-то, кого Вы так трепетно желаете встретить, предоставлю ему Вас в качестве таю, но лишь единожды. Если откажут — ничем не смогу помочь.
Девушка хотела было возразить, однако умолкла, взглянув на женщину, что глядела куда-то назад. В одно мгновение, прямиком возле уха нанаши пронеслось несколько странных фраз.
— Если желаешь снять куртизанку на одну ночь, просто попроси Шинкоку, она-то уж точно не откажет тебе, — зазвучал знакомый мужской голос. Обернувшись назад, странница увидела своего товарища, коего рассчитывала встретить внутри борделя.
— Ты вернулся, — с улыбкой молвила та, — как долго наблюдаешь за мной?
— Полагаю, что со слов «я простая танцовщица, однако хотела бы отыскать своего мужа здесь…»
Без толики смущения на лице, странница вопросила:
— И как тебе танец?
— Он определенно привлек мое внимание, — выказал тот, окинув взором бордель. — Это тебе сестра что-то наплела?
Странница не дала точного ответа, лишь ехидно улыбнулась, однако с её слов все и так стало ясным:
— Но ты взаправду оказался здесь.
Странники продолжали стоять, как ни в чем не бывало, пока их голос не прервала женщина:
— Барышня, если Вы вместе с достопочтенным господином Нозоми, то прошу, проходите.
— В этом нет нужды, — обратился тот, осторожно схватив странницу за руку. — Пойдем?
Девушка кивнула опосля чего попрощалась и вместе с товарищем удалилась. Толпа, что пришла поглядеть на выступление «танцовщицы», вмиг рассосалась и подалась по своим делам. Госпожа глядела в след уходящим путникам, после чего, за считанные секунды забыла о них и продолжила заниматься остальными посетителями.
Идя по кварталу, усыпанному яркими фонарями, невозможно было оторвать взгляда. Однако, не взирая на столь прелестные вечерние виды, сие место было также переполнено всеми грехами, что только можно и нельзя сосчитать, но главенствующей средь иных была похоть. Десятки борделей принимали абсолютно разных по статусу людей и наций. По пути здесь не раз встречались цанахинцы, что выделялись на фоне общей картины. Облаченные в отличные наряды, длинные пышные платья и изящные костюмы, разнящиеся друг от друга внешностью, они также, как и фумчане, желали обзавестись хорошенькой юдзё иль таю, если позволяли финансы. В самом деле, изначально культуру артисток и сам квартал желали отменить, даже был подготовлен закон о сем, но цанахинцы настаивали на сохранении Ёсивары «в память о угасшем менталитете» в Тейменто, потому гейши и куртизанки со всех городов мигрировали сюда. Наяву же это было из собственной прихоти и восхищения.
Странники покидали пределы квартала красных фонарей, беседуя о прошлом и нынешнем.
— … Так ты пошел за неясной фигурой, благодаря чему встретился со своим другом из Зансатина… Все же тебе следовало предупредить нас во избежание подобных конфузов.
— Это так, но, кажется, ты неплохо провела время, побывав и выкупленной гейшей, и замужней дамой, — подначил странник.
— Ха-ха, — заливалась смехом та, — да перестань ты. Это была необходимая мера.
— Не так-то и важно, с какой целью ты совершила это, если оно тебя позабавило. В этом месте стоит оставлять лишь хорошие воспоминания, иначе век улыбки не повидаешь.
— В этом своя истина, — продолжала девушка. — Куда же мы держим путь, мой милый друг?
— Скоро увидишь, — выказал тот, ведя странницу в неясном направлении.
С каждым совершенным шагом, улочка опускалась в беспроглядную тьму, кою освещал лишь яркий свет фонарей, указывающий путь. Проходя меж домов, что выглядели знакомо, истомившихся деревьев, кои вот-вот лягут спать, тех же следов, оставленных ещё при свете дня, товарищи вышли к огромному водоему, что со всех сторон освящался фонарями.
— Нешто это — Шиаванами? — пораженно молвила странница, глядя на простирающуюся по всему городку реку. Лишь пройдя весь этот путь, она осознала, что Шиаванами всегда была близ них. И когда те подошли к лесам Тейменто, и когда шли за одеждами, и даже по пути в Ёсивару — та была так далеко и близко одновременно. Глядя на эту реку можно было выказать лишь одно — до чего же это бесподобно.
