— О, Микаел, — еле слышно произнесла Анетта. И тут же, бросив взгляд на стол, перекрестилась и забормотала:
— Святая Богоматерь!
Череп грудного младенца, высушенные летучие мыши, мумия руки и много других вещей, вызывающих отвращение у истинно верующего человека.
— Но как вы можете… это же…
— Мы должны испробовать все, — огрызнулась Сесилия. — Что бы Вы делали на нашем месте?
— Я бы молилась. Молилась святой Мадонне.
— А до этого она помогала Микаелу?
— К сожалению, Микаел не был верующим. Но Богоматерь всегда была на моей стороне.
«И против Микаела», — подумала Сесилия, но вслух сказала:
— Хорошо, тогда молитесь Небесной Матери! Мы должны использовать все ресурсы, только бы он вернулся к жизни.
Анетта так и сделала. Она упала на колени возле постели Микаела, взяла его безжизненную руку в свои сложенные на груди ладони и произнесла длинную, запутанную молитву по-латыни.
Сесилия была невольно тронута этим.
Остальные были заняты своим делом, продолжая пичкать Микаела зельем. Маттиасу стало жаль это хрупкое создание, стоящее на коленях в молитве, вытирающее поочередно нос и глаза. Закончив свои дела, он положил ей руку на плечо — и Анетта подняла на него опухшее от слез лицо.
— Я так спешила, — пропищала она на своем ломаном шведском языке — Я спешила изо всех сил, но все-таки ему удалось это сделать.
— Значит, Вы знали об этом?
— Он написал мне письмо, — пытаясь превозмочь плач, сказала она. — Он все неправильно понял.
— Микаел говорил, что причиной этого не является ваш брак, — мягко заметила Лив. — У него была депрессия. Злые силы получили власть над ним, к нему прикоснулась душа умершего.
Анетта вопросительно уставилась на них. Она ничего не понимала.
Сесилия не была такой деликатной.
— Вы тоже виноваты в этом, — сказала она.
— Сесилия, не теперь, — тихо и настойчиво произнесла Лив.
Анетта опустила голову.
— Вы правы, — прошептала она, — я сгибаюсь до земли под тяжестью вины.
Сесилия тронула ее за плечо.
— Продолжайте свои молитвы, Вы просто ребенок! Это, по крайней мере, никому не повредит. Кто знает, может быть, это и поможет.
В ее устах это прозвучало великой уступкой.
Анетта вопросительно уставилась на Никласа.
Лив пояснила:
— Он относится к числу избранных Людей Льда, он наделен редкостными свойствами. Его зовут Никлас, это троюродный брат Доминика. Только он может спасти Микаела. В его руках есть чудодейственная сила.
Анетта перекрестилась.
— Чудо Господне! Святой!
— Ну-ну, — сухо заметила Сесилия, — этот маленький святой может при случае быть настоящим мошенником!
Но Анетта схватила Никласа за руку и воскликнула:
— Спаси его, Никлас! Прошу тебя! Он так много значит для меня!
Пятилетний мальчик нахмурился, и Анетта тут же убрала свои руки.
— Я не стану мешать тебе в твоих молитвах, — сказала она. — Даже если они и протестантские. Мы будем молиться вместе, ты и я.
Никласу показалось, что эта дама выражается весьма странно, но он все же кивнул. Молитвы? Но ведь он не молился!
— Пойду немного отдохну, — сказала Лив.
Все кивнули в знак согласия.
Маттиас и Сесилия сели, они смертельно устали за это утро.
Через некоторое время они увидели, что Никласа клонит в сон. Мальчик совершенно вымотался. Они положили его рядом с Микаелом, оставив его руки на груди страждущего. Никлас тотчас же заснул.
У Анетты заныли колени, она встала и села рядом с ними.
— Как вы думаете, — произнесла она дрожащим голосом, — он вернется к жизни?
— Никто этого не знает, — тихо ответил Маттиас. — Мы сделали все, что могли, теперь остается только ждать. Но он пока жив, и ему не стало хуже.
— О, Господи, как это случилось?
Маттиас рассказал о смерти деда и о том, что их обоих нашли лежащими рука об руку.
— О, мой бедный Микаел! Вы… вы его близкие родственники?
— Не особенно близкие. Пожилая дама, что только что вышла, приходится сестрой его деду. Ее зовут баронесса Лив Мейден. А это ее дочь, маркграфиня Сесилия Паладин. А я внук той пожилой дамы, барон Маттиас Мейден, и я врач.
Барон? Маркграфиня? А она-то не ставила в грош родню Микаела! Как все урожденные дворяне, Анетта была очень придирчивой в различиях между дворянами и не-дворянами. Она согласилась на брак с Микаелом только потому, что его мать была урожденной Брейберг и кузиной очень знатной Марки Кристины. Но то, что в родне его отца имелись персоны такого высокого происхождения… Такого она не ожидала!
И теперь она чувствовала глубокий стыд оттого, что всегда смотрела свысока на происхождение Микаела. И уж конечно, она морщила нос при упоминании о зажиточной, но скромной Липовой аллее, думая при этом, что уж лучше было бы ему происходить из соседнего Гростенсхольма.
Да, нелегко приходилось теперь жене Микаела. А могло было быть еще труднее.
Анетта не покидала Микаела. Ее с трудом уговаривали пойти поесть. Иногда она засыпала в его комнате, просидев на стуле всю ночь.
Через день она встретилась с Домиником. Мальчику по-прежнему говорили, что его отец серьезно болен. Он был настолько удручен и подавлен, что Анетте пришлось сказать ему, что дело идет на поправку.
Время от времени Никласу позволяли пойти погулять с другими детьми, но Анетта хотела, чтобы он все время находился возле Микаела, хотя мальчик иногда и капризничал.
На утро третьего дня к Анетте присоединилась Сесилия, они стали по очереди нести вахту. Маттиас, конечно, заходил много раз на день, ведь именно он отвечал за жизнь Микаела.
— Как твое самочувствие? — по-дружески спросила Сесилия. — Ты, наверное, смертельно устала?
Анетта села рядом с ней, благодарная за сочувствие.
— У меня не было времени подумать об этом.
Ей нравилось общество Сесилии. И не только потому, что та была маркграфиней, а прежде всего потому, что Анетте была приятна ее обходительность, привлекательность и искренность.
Однако в тот день она оказалась куда более откровенной, чем того желала Анетта, и не такой обходительной, как обычно.
— Если бы только он доверился мне! — сказала Анетта.
Сесилия пристально посмотрела на нее.
— Ты давала ему знать, что хочешь помочь ему? Не было ли скорее наоборот? Не старалась ли ты держаться подальше от его меланхолии? Ты же понимаешь, он сделал это отчасти из-за тебя. Чтобы ты стала свободной и могла выйти замуж за другого.
Эти слова острием вонзились в сердце Анетты.
— Но это неправда! Я ведь люблю Микаела!
Как чудесно было произнести эти слова! Она никогда не осмеливалась высказывать нечто подобное в адрес того рослого, совершенно чужого мужчины, каким был для нее муж.
