Мне попадались остатки одежды. Они были из дышащего синтетика, а не из грубой кустарной ткани.
Встречались черепки посуды. Из таких тарелок я ел дома. На одном обломке явственно различался вензель древней звездной экспедиции и тонкая золотая каемка.
Попадались кристаллики информатора. Я бережно собирал их, просеивая песок. Может быть, удастся прочитать на корабле.
Нашлась фотография. Она была залита твердым прозрачным пластиком, не пострадавшим от времени. На снимке были запечатлены люди, стоявшие перед домом, шесть человек, не позировавших — снимок был неожиданным. Люди смеялись, мужчина обнимал женщину, два парня разговаривали — один стоял боком, другой в тот миг обернулся и глядел в объектив, еще один парень указывал на что-то, находившееся за кадром, а девушка рядом с ним даже присела, хохоча, так ей было весело… В перспективе виднелась улица, совсем земная улица, с тротуарами и люминесцентными фонарями. Только деревья выдавали: с длинными, гибкими иглами. Деревья были здешними.
Такая улица была здесь. И погибла.
Почему? Я не знал. Но крепло интуитивное убеждение, что это может оказаться важным не для восстановления истории планеты, а для той задачи, которую должны были решить мы.
Мне удалось набросать примерный план города. Жило в нем несколько сот человек, вряд ли больше. Но это был вполне благоустроенный город.
Откуда-то он получал энергию. Откуда?
Если бы у меня были хоть самые примитивные приборы, искать источник энергии стало бы куда легче. Но портативная аппаратура, которой я мог бы воспользоваться, лежала в багажнике большого катера, а не моего — малого, надежно укрытого сейчас близ городка, где началось мое путешествие в лес. И я решил, что надо слетать в наш лагерь к старому кораблю, посмотреть, как дела у Рыцаря, и запастись нужной аппаратурой, а тогда уже вернуться сюда и довести дело до конца.
Кроме того, я уже почти двое суток не видал Анну.
Уйти было нелегко; если бы меня задержали, то, чего доброго, и в самом деле заподозрили бы во мне лазутчика Уровня.
Поэтому я на всякий случай предупредил, что отправляюсь на дальние раскопки и заночую там. Для убедительности я взял с собой немного еды (поворчав, ее мне дали) и грубое, остистое одеяло, которым меня снабдили в первый же день.
Я и в самом деле копал, потом лег и подремал до середины ночи. Я рассчитал, что, если выйти после полуночи, то к середине следующего дня я доберусь до своего катера.
Когда настало время, я свернул одеяло, спрятал его вместе с лопатой и топором в раскопе и двинулся в путь.
Ехали не так уж торопливо, на ночь располагались основательно и в столицу приехали только на третий день. Но уже в первые часы пути судья распорядился развязать Шувалову руки, поверив, видимо, что преступник его душить не станет — побоится сопровождающих.
В повозке их было двое, и кучер снаружи, на козлах; еще четверо верховых сопровождали выезд. В пути разговаривали мало, хотя Шувалов поговорил бы с удовольствием; судья был мрачен — визит в столицу, надо полагать, не сулил ему добра. Лишь изредка удавалось разговорить его.
— …А дети у вас есть, судья?
— Дети? Да как же. Одного мне дали уже много лет назад, теперь вырос, а потом, недавно, еще одного.
— Как это понять — дали?
— Так, как говорится: дали, и все.
— Не понимаю…
— Выходит, ты даже не знаешь, откуда берутся дети?
Судья даже развеселился — захихикал.
— Гм… До сих пор я полагал, что знаю. Откуда взялись мои дети, это уж я знаю точно. Нам, судья, детей никто не дает: мы рожаем их сами — наши женщины, конечно. А у вас кто же рождает?
— Кто рождает? Я думаю, никто. У нас дети получаются, и их дают тем, чья очередь наступила.
— То есть как это «получаются»? В капусте находите?
— Возникают в Сосуде, конечно, а как же еще?
— Ах, в сосу-уде…
Они помолчали. Судья вздохнул.
— Я уж и не знаю, странный ты человек, как с тобой разговаривать. Что ни слово — то новое преступление. Да так на тебя никаких законов не хватит!
— Что же я такого сказал на этот раз?
— Ты ведь признал, что у вас женщины рожают сами?
— Естественно!
— Что же тут может быть естественного, если закон этого не позволяет?
— Да почему же ему не позволять?
— Тут, по-моему, и думать нечего. Если все станут рожать, сколько их народится?
— Ну, не знаю… Много, наверное.
— Да уж побольше, чем сейчас.
— Что же в этом плохого?
— А Уровень? Чем ты их кормить станешь: воздухом?
— Опять этот ваш Уровень.
— Разве тебя не учили в школе, что Уровень может сохраниться лишь тогда, когда люди… — он подумал, вспоминая слово, — регулируются, так?
— Погодите, судья, что такое регулирование численности населения, я знаю. Но ведь это можно делать, и когда детей просто рожают женщины! У нас, например…
— У вас там все не как у людей. Но тут есть еще одна причина, погоди, слово вертится на языке… вырождение, вот что.
— Ах, вот оно в чем дело…
— Сообразил теперь?
— Теперь сообразил. Что такое вырождение, я тоже знаю. А скажи, как же получаются дети там — в сосуде?
Но судья уже снова нахохлился.
— А ты вот спроси в столице. Может, тебе объяснят.
Он помолчал.
— Они тебе там все объяснят! Как людей убивать…
— Я уже сказал вам: я безмерно сожалею. Но что оставалось делать, если все вы тут…
— А ну-ка молчи давай!
* * *
Столицы Шувалов почти не увидел. Приехали они в сумерках, и вечером его никуда не повели; заперли в комнате, где стояла кровать и рядом — табуретка. Дали поужинать и велели спать.
Однако он улегся не сразу, а сидел на кровати, задумчиво глядя на узкое окошко под самым потолком.
— Вырождение… Придумано неплохо: при малом объеме начальной популяции оно наступило бы неизбежно. Но как же они избежали этого?
Он бормотал так, вспоминая, что люди здесь действительно ничем не отличаются от него самого, — а они непременно отличались бы, если бы на протяжении многих поколений дети рождались от браков в одном и том же узком кругу. Значит, невысокий уровень этой ветви земной цивилизации нельзя было объяснить снижением уровня способностей людей — а ведь Шувалов едва не пришел уже к такому выводу.
Значит, так было задумано с самого начала. Да и вообще все было спланировано основательно и неплохо. Но что-то где-то не сработало или наоборот — переработало, и развитие пошло вперекос.
В том, что развитие пошло не в задуманном направлении, Шувалов не сомневался.
