Северная часть покрыта скалистой пустошью, над которой возвышается бдительный Энткор — столица архипелага. Город окружил невысокую скалу и настороженно смотрит вокруг, будто постоянно ожидая какого-то подвоха, то ли от людей, то ли от кораблей, а может и от самого острова, на котором он расположил свои кварталы. Именно расположил. Он не раскинулся вольно как древний Меретарк, не оградился крепостными стенами как королевский Джепмир, не припал к воде как торговый Ирнар. Он именно расположился здесь, по какому-то древнему плану, дом за домом, улица за улицей, опасливо озираясь по сторонам. А если вы зайдете в город, то вас поразит его необычность. Здесь не лают собаки, не кричат на улицах дети, не переругиваются через заборы женщины. Хотя здесь есть и собаки, и дети, и женщины. Только лучше вам с ними не встречаться. В смысле, с женщинами и детьми, а то могут ненароком превратить в собаку. Так что будьте осторожнее, не все колдуны здесь белые. По счастью черные тоже не все.
Мрачное ощущение создают север, восток и юг осторова, но западный берег — это совсем другое дело. Теплое течение смягчает здесь климат, золотистый песчаный берег, размытый в широкие пляжи бушующими океанскими волнами, манит теплом и гостеприимством. Даже отдельные куски леса, выходящие к линии прибоя совсем не те, что на юге или в глубине осторова. Веселые светлые лиственные рощи замечательное место, чистое, свежее, радующее глаз и душу. Удивительно, но странные твари наводняющие внутренние части леса сюда и носа не кажут. Как впрочем и хозяева острова. Мало кто из них поселяется даже близко к этим замечательным местам, настроение здесь не то. Где уж тут корпеть над вековой мудростью?
Неудивительно, что многие торговцы, не решаясь проплыть между островом и не менее мрачным Корранским лесом, зачастую выбирают западный маршрут, обходящий остров со стороны открытого океана. Здесь не только ничто не угрожает, да еще и ветер с моря уносит всякую гадость подальше от корабля.
Вот и сейчас какой-то корабль проходит вдоль берега под неполностью поставлеными парусами. Он будто размышляет, нужно ли ему идти дальше, или задержаться здесь. И похоже, что все-таки решает задержаться. Корабль подходит к берегу, встает на якорь и спускает шлюпку. Что не так обычно — берег, конечно, светлый и веселый, но все-таки лучше от этих колдунов подальше.
Наконец, шлюпка подходит к берегу и высаживает двух пассажиров. А затем, трое матросов разворачиваются и налегают на весла, будто за ними гонится добрая дюжина демонов. Что, впрочем, учитывая место, может не так уж и далеко от истины.
Прибывшие представляют весьма странную пару. Один из них — крепкий мужчина в дорожном кожаном костюме, прочных сапогах, короткой стрижкой и внимательными карими глазами. Он мог бы походить на переодевшегося монаха или пилигрима, но в его походке и жестах чувствуется какая-то непонятная властность, чуть затушеванная мягкостью и скупостью этих движениями. Собственно мягкость это не то слово. Лапа пантеры тоже может быть очень мягкой, если она захочет. Но за этим все равно будет чувствоваться какой она может быть в других обстоятельствах.
Второго издалека можно принять за подростка, если не ребенка. Но это впечатление обманчиво. Если вы подойдете поближе, то увидите низенького, ростом по пояс своему попутчику, очень важного седобородого мужчину в черном костюме с короткими штанами, открывающими заросшие шерстью лодыжки, колпаке из мягкой черной материи и чудных ботинках, состоящих в основном из подошвы и носка.
Прибывшие взглянули на поднимающий якорь корабль, закинули за плечи походные мешки и решительным шагом направились вглубь острова.
* * *
Аргвинар, друг Онтеро, по-прежнему жил в своем доме и дал путникам приют. Он не ожидал гостей, поэтому ужин оказался достаточно скудный, но все равно все так устали в тот день, что только и смогли сделать, как проглотить еду и улечься на покой во второй комнате. На следующий день первым проснулся Онтеро. Все еще спали и явно не собирались прерывать это занятие еще некоторое время, поэтому волшебник вышел во двор, умылся и присел на крыльцо. Вскоре к нему присоединился вставший еще раньше хозяин, и между старыми друзьями началась беседа.
— Что тебя привело ко мне, Онтеро, — спросил Аргвинар, присев на крыльцо рядом со своим коллегой.
— Это длинная история, — вздохнул тот, — и надеюсь, ты ее выслушаешь до конца, потому что мне нужен твой совет. Но прежде я хотел бы узнать, чем же ты занимаешься сейчас?
— Когда ты покинул остров, и если помнишь, ты это сделал весьма эффектно, я продолжил свои занятия. Если помнишь, я изучал проблему конца мира, и что может привести к концу мира. И знаешь, я очередной раз убедился, что наша позиция правильная — ни добро, ни зло не могут по отдельности гарантировать существование нашего мира, только баланс, равновесие поддерживает его существование.
— Ты должен был стать весьма популярен у мудрейших на севере острова с такими взглядами, — усмехнулся Онтеро, — Они ж вроде бы это и утверждают.
— Не совсем так, и ты сам это знаешь, — возразил Аргвинар, — Они не понимают этого, они не знают этого как достоверный факт, для них это лишь формула, позволяющая балансировать власть на островах между ними. Ты отлично знаешь, что реально многие из них — белые, и многие, очень многие из них — черные. Просто одни не могут справиться с другими и наоборот, и поэтому каждый бубнит эту фразу про равновесие, хотя на самом деле имеет в виду лишь отсрочку для себя, которая может позволить ему сунуть нож в спину другому! Сам же знаешь, ведь у тебя именно на этой почве проблемы были.
— Да-а-а, — задумчиво подтвердил толстяк, — было дело. Но ты, как я понимаю, не разругался с ними окончательно, на мой манер?
— Нет, мне нужен был доступ к нашим древним записям для работы, и, в конце концов, если не мозолить мудрейшим глаза, напоминая кто же они такие, то они тебе не мешают. Собственно, я услышал тот совет, который дали тебе до твоей выходки — не пытайся быть правовернее мудрейших, а если и пытаешься — не суй это всем в глаза. Что я и сделал. Зато рукописи я нашел важнейшие. В частности, записи подтверждающие тексты илинитов про певца.
Онтеро широко раскрыл глаза, но Аргвинар не позволил ему вставить слово и тут же продолжил:
— Представляешь, оказывается это есть в наших записях тоже! Причем на нашем древнем языке! Понимаешь, что это значит?
— Ты хочешь сказать, нашим древним письмом?
— Да. Что открывает богатейшие возможности для интерпретации! Например, я нашел ту самую знаменитую фразу: «Во дни затмения плоть восстанет на дух, но дух излечит плоть ради спасения души, хранящей Песню, которую они вместе вернут в Мир.» Между прочим, завершающий кусок этой рукописи, ты уволок в своей золотой табакерке к себе в Корран, это так, к слову. А возвращаясь к теме, я не сразу узнал эту фразу, сначалая я решил, что это какая-то древняя похабщина, типа нескромных историй Сиенна. Да и сам подумай, что я мог решить прочитав «Ночью женщина откроется мужчине, и мужчина даст ей младенца, первый крик которого они услышат на рассвете»? Но что-то подсказало мне обратить больше внимания на эту запись. Потом я увидел, что повторяющийся в начале знак, обозначающий женщину и ночь, несет еще много смыслов — женское начало, физический мир, тьма, зло, наслаждение, земля, конец, и, наконец, плоть! Точно так же повторящийся знак для мужчины, это еще и день, мужское начало, духовный мир, свет, добро, сознание, воздух, начало и наконец, дух. Когда обратил на это внимание, фраза из текстов илинитов вспомнилась сама собой, и я стал смотреть на остальные знаки и их другие смыслы, и они легли на тот текст один к одному! Представляешь? Мы просто неверно толковали эту фразу многие годы! Не «крик», а «песня», не «откроется», а «восстанет», не «младенец» и «рассвет» — тоже один знак, а «душа» и «Мир»!
