Они приехали на рассвете. Встречала их, почитай, вся Вадангарова орава. От сопливых первогодков до до обсыпанных пеплом ветеранов. Вытянув шеи, толкаясь локтями…
"— Вон они!
Вроде бы их даже и не очень много…
Если бы было светло, если бы я знал, что высматривать… Но я увидел — лошадей. В старшном сне не приснятся такие лошади. Голенастые, тощие, будто из веревок скрученные, обтянутые клочковато-линяющей шкурой… Бородищи! У лошадей! Пучочки жухлой травы…
Сами холодноземцы тоже тощие и жилистые, на иоретов чем-то похожи. Все поголовно — как аршин проглотили, слова лишнего не выплюнут, а Вадангар суетится, словно король припожаловал со свитой…
Сущие… Как сгусток рассветного сумрака, как кошмар — куда там лошадкам… Жуткая морда скалится, как усмехается, свист-шипение:
— Вессар-р…
И огромная тварь, как назвать-то это, боги, будто демонстрируя все свое, так сказать, великолепие — выскальзывает вперед, изгибает шею, опять скалится, хвост, всвистнув, метнулся перед лицом и — провалиться мне на этом месте! — похлопал меня по плечу.
И рядом с каждым холодноземцем — такая тварь…
Теперь поня-атно…
Да ничего мне не было понятно. Я еще подумал, что подобный боевой зверь мог бы мне пригодиться… А Кален, сабельный мой наставник, зашипел, когда я спросил, что за твари у новичков наших:
— Тш-ш-ш! Это не твари, парень. Это — рахры. И не вздумай их тварями называть, ясно? Да и холодноземцев — новичками.
А потом я увидел их "утреннюю разминку". И подошел к тому, который назвался Язык Без Костей и был чем-то вроде толмача. Холодноземцы вообще не склонны учить чужие языки, а их собственный приспособлен для удобства рахров и на девять десятых состоит из шипения, свиста и рычания.
Я подошел и попросился в ученики. К любому из них.
Взгляд спокойно-усталый, лицо безучастное, голос, практически лишенный интонаций:
— Мы не берем учеников, чужак. Хочешь — смотри. Хочешь — пробуй. Хотя… Может, Легкий Ветерок? — и указал на девочку лет пятнадцати.
Девочка чистила свою лошадь. Девочка смерила меня скептическим взглядом. Оставила скребницу.
— Бери меч. Нападай.
И я, каоренский "пес", десятник, "лазающий", конный лучник, степной "странник" — я почувствовал себя идиотом-новобранцем. Ни разу меч мой даже близко от нее не свистнул, а эта девчонка, безоружная, тощенькая, маленькая, едва по грудь мне, я бы ее пополам переломил… И — незабываемое чувство полета. До ближайшей ямы. Пробив хилую загородку…
И озабоченное личико девочки:
— Извини, вессар. Я не рассчитала."
Прекрасно ты все рассчитала, Легкий Ветерок. Издевалась ты над вессаром. Проверяла — стерпит ли? Стерпел. Купания в выгребной яме, и перерезанный ремень, и распоротые штаны. Развлекалась ты, Легкий Ветерок. А, когда поняла, что чужак так просто не сбежит, что сильнее гордости хочет учиться… Ты стала учить чужака. Тоже развлечение — обучать взрослого вессара. И, несмотря на молодость свою, ты отлично учила его. И прекрасно все рассчитывала — и нагрузки, и порядок усложнения приемов…
Это три месяца спустя не рассчитала ты. Вырвалась слишком далеко вперед. И рагская сабля снесла тебе голову…
Со мной тогда припадок случился, хоть я и нажевался мухоморов, как всегда перед дракой. Правда, некоторая ясность рассудка мне все же была нужна — наблюдать за Наставником…
И твой рахр прикрывал твое тело и — меня, так уж вышло.
И я должен был идти к Носатому Ястребу, твоему отцу, чтобы сказать, как ты умерла… А, вернувшись, увидел, что мой спаситель, черно-коричневая зверюга, с перебитыми лапами так и валяется среди рагских трупов. И Трилистник объяснила, что рахр не может быть "я", и, раз погиб человек, рахр тоже умрет, и рахр Трилистника съест его, рахры всегда так делают. А я сказал ей… да, много всяких разных слов. И сам наложил шины на лапы рахра, пусть случайно, но — спасшего меня. И отогнал тех, кто пришел добить. И услышал: "Инассэис вессар". Сумасшедший чужак. Только тогда я еще не знал, насколько сошел с ума. Впрочем, знай я это, никогда бы мне, вессару, не попасть в Аххар Лаог…
Эрхеас.
Да, маленькая?
Липучки.
Какие липучки?
Липучки, Эрхеас.
Йерр улыбнулась.
Они пришли. К тебе. Они там.
Ну да, конечно. Сутки близятся к концу. Вдвоем?
Да. Вдвоем. Нервничают. Смешные.
Ясно. Видимо, придется помогать им расчищать хлев. Жаль, они не взяли с собой своего Большого Человека.
Мы с Йерр вышли на улицу, завернули за угол. Обе Липучки, и собаки с ними, мялись у парадного крыльца. Решали, идти в залу или нет. Иргиаро услышал меня — обернулся. Обернулась и Маленькая Марантина.
— Добрый день, любезный, — одарила меня фальшивой улыбкой.
Все ясно. Они пришли не готовить другое помещение для коз. Они пришли разговаривать. Ох уж эта лираэнская страсть к словоблудию…
— Добрый день.
— Я узнала, что у вас с Мотыльком возникли некоторые разногласия.
Она узнала. Она пришла выяснять. А сам Мотылек только заискивающе показывает зубы — мне, ей, снова мне. Зубастенькая деточка. То у него — "Большой Человек посоветовал", то Маленькая Марантина разбирается в наших с ним "разногласиях". Он что, думает, я начну расшаркиваться перед дамой? Я ему не Ульганар.
Ладно. Пошли в залу. Приглашать их к себе как-то не хочется. И так уже — не обиталище Неуспокоенных, а постоялый двор.
Вошли, расселись на чурбаках вокруг остывшего костровища. Йерр свернулась калачиком, боком привалившись ко мне.
— Я готова выслушать твои претензии, — сказала Маленькая Марантина, — И мы вместе попытаемся прийти к какому-нибудь компромиссу.
Иргиаро молчал, полностью предоставив ей право выяснения отношений. Только ерзал на чурбачке. Деточка. Лоб здоровый. Попал бы ты Гатвару в обработку…
— Свои претензии я уже изложил.
Она тоже хороша. Все ведь сказано, ясней ясного. Им просто не хочется перемещать коз. Обустроились на костях. Думают, из меня получится еще один Большой Человек. Только поменьше.
— Послушай, любезный Тот, Кто Вернется. Не в моих правилах напоминать о собственной терпимости и внимании к чужим проблемам. Но, боюсь, мне придется напомнить, что я все-таки постаралась войти в твое положение…
"— Что значит — не могу после двойных тренировок еще и убирать Плац? Что значит — устал?
— Гатвар…
Оплеуха. Лечу на пол.
— Чтобы больше я таких слов не слышал."
— Я, конечно, понимаю, наши шансы не равны — ты знаешь мой секрет. Но я надеюсь на твое благородство, на то, что ты не выдашь нас, потому что… потому что это было бы совсем подло…
