Я посмотрел на прутик с уважением и сказал:
— Ого…
Вдруг стукнула дверь, и на улицу кто-то вышел. Обернувшись, я различил Авеллу. Ей тоже было немножечко дурно, а может, даже и не немножечко. Но она шла ко мне, обнимая себя за плечи.
— Мортегар, — услышал я её голос. — Почему ты убежал? Натсэ очень расстроилась. Мне кажется, она сейчас будет плакать.
— Я сейчас, я уже почти!
И я навёл прутик на дерево. Стиснул зубы, мысленно велел ему: «Опусти Зована!»
Дерево застонало, Зован вскрикнул и начал медленно опускаться на землю. В тот миг, когда его ноги коснулись земли, дерево быстро и с видимым облегчением распрямилось.
— Это было потрясающе, Мортегар! — восхитилась Авелла. — Как ты это сделал? Что это за прутик?
— Волшебная палочка, наверное, — сказал я. — Я, честно говоря, сам немного удивлён…
От всех сегодняшних событий у меня уже голова шла не то что кругом — квадратом.
— Ладно, — выдохнул я. — Об этом я подумаю завтра.
— И то верно, — сказал Зован, отходя подальше от дерева. Огневушка обнимала его так, будто он только что вернулся после десятилетнего отсутствия. — Ты б отдохнул, ага…
Я спрятал прутик за пазуху, не обращая внимания на гневное мычание Гиптиуса. Пусть себе помычит, ему на пользу.
— Идём, — сказал я и решительно взял за руку Авеллу.
И всё же к домику вела меня она, а не я её.
— Всё хорошо? — спросил я жалобно.
— Всё прекрасно! — заверила меня Авелла.
Голос её звучал слабо, но энтузиазм в нём слышался неподдельный. Авелла устала так, будто сама рожала. Она всегда очень легко сопереживала людям. Умела радоваться чужим радостям, горевать над чужим горем.
— И с Натсэ всё хорошо? — допытывался я.
— Разумеется. Мама говорит, всё прошло на редкость благополучно.
— Мама говорит?!
— Ой… Госпожа Ниитлис. Я назвала её мамой? Какой кошмар… Кажется, я её так называла даже в её присутствии!
Авелла остановилась и схватилась за голову. Я закатил глаза. Ну вот, вечно она найдёт повод для отчаяния. Подумаешь, назвала мамой маму любовницы своего мужа. Ну, юридически-то, законная жена у меня только одна — Авелла, в девичестве Кенса, а ныне Леййан. Натсэ стала мирской супругой гораздо раньше, но магический мир на мирские связи не обращал никакого внимания. Теперь, правда, магический мир приказал долго жить, а вот связи — остались. И кто теперь лузер, а?! Мысленно я показал два средних пальца абстрактному магическому миру прошлого.
— Пошли, — потянул я Авеллу за рукав. — Вот если бы ты назвала её папой — было бы гораздо хуже.
Хотел, чтобы она улыбнулась, но, договорив, прикусил себе язык. Папа Авеллы, господин Тарлинис… Он был не лучшим человеком. Да чего уж там — он был высокомерной скотиной, домашним тираном, заставлявшим свою красивую и умную дочь чувствовать себя уродливой дурой. Но он был всё же её отцом. И был боевым магом, отважным и преданным. Не струсил и не отступил. Героически погиб в бою с Мятежным Пламенем.
Пожалуй, рановато отпускать шуточки насчёт папы. И всегда будет чуточку рановато.
— Ты прав! — Авелла опустила руки, и её голубые глаза будто сверкнули, отразив свет звёзд. — Хватит бояться. Да, мы многих потеряли, но сегодня мы многое обрели. Это — наш ребёнок, символ новой жизни! Вы… Вы ведь позволите мне считать этого ребёнка своим тоже?
— Что за глупый вопрос? Конечно, он твой. Наш. Мы — семья.
Авелла, благодарно сжав мою руку толкнула дверь и вошла внутрь. Мне ничего не оставалось, кроме как войти в освещённое лучинами и камином помещение.
Здесь всё ещё пахло кровью, по́том и болью. Но теперь хотя бы никто не кричал. Приморгавшись к новому свету, я увидел удивительную картину.
Натсэ, бледная, с запавшими глазами, лежала в постели, тяжело откинувшись на подушки. Она держала крохотное существо, которое язык не поворачивался назвать человеком. Маленькое, сморщенное и — моё… Мне уже приходилось и видеть, и держать на руках такое. Это был ребёнок Ямоса и Тавреси. Но он не был моим.
Ниитлис, недавно обретённая мать Натсэ, сидела на стуле рядом с кроватью и, что-то нашёптывая, гладила дочку по волосам.
— Явился? — промурлыкала Натсэ, заметив меня. — Убила бы…
Ей явно хотелось кричать, но она боялась потревожить это, маленькое, которое сейчас было занято тем, что жадно сосало её грудь.
— Всё хорошо, он молодцом держался, — сказала Ниитлис.
— Угу, даже в обморок не упал, — процедила Натсэ сквозь зубы.
— Вот именно. А ты знаешь, какие мужики здоровенные, на роды глядя, без сознания валятся? Уж я-то повидала…
— Угу. Только вот это — герой войны, человек, который мир спасал чаще, чем завтракал.
Я Натсэ знал хорошо и совсем на неё не обижался. Ей просто нужно было сейчас выплеснуть свой стресс. Она могла бы поплакать, как девчонка, но, видимо, её переклинило, и получилось вот такое.
— Ты в порядке? — спросил я шёпотом.
И Натсэ вдруг всхлипнула.
— Угу, — сказала она. — В поря-а-адке! Я думала, что умру, уверена была! Не может ведь такая, как я, действительно сделаться матерью! А ты…
И она всё-таки разревелась. И ребёнок, оставив грудь, тоже начал кричать своё непередаваемое «у-а!».
— Ты бы хоть раз мне сказала, что боишься! — возмутился я. — Да я б тогда…
— Знаю! — сквозь слёзы сказала Натсэ. — Отстань!
— Не трогай ты её, — с улыбкой посоветовала Ниитлис. — Пройдёт. Не всегда всё так просто и быстро, как дракона победить. Возьмёшь сына?
— Не давай ему, он уронит, — сказал Натсэ, но сама же помогла Ниитлис передать ребёнка мне.
И вот я взял его — это, странное, которое мальчик, у которого непонятные, нечеловеческие ещё глаза. Рядом, встав на цыпочки, на ухо сопела Авелла, изумляющаяся не меньше моего.
— Ему нужно дать имя, — сказала Ниитлис.
Все молчали. Мне казалось, что все смотрят на меня, но не факт, потому что сам я смотрел на ребёнка. А он ни на кого не смотрел, он ещё видел что-то своё, младенческое, что больше уже никогда видеть не сможет, да и позабудет.
— Давайте назовём его Лореотисом, — предложил я шёпотом. — Как тебе, малыш? Нравится? А когда подрастёшь, я расскажу тебе, каким он был.
И пусть из меня отец для мальчика — хуже не придумаешь, но я буду стараться воспитать сына таким же, каким был мой добрый друг Лореотис. Рыцарь без страха и почти без упрёка.
— Бра-а-атик, — произнёс чей-то голосок. — Братик Лореотис.
Мы с Авеллой подпрыгнули. Сына я не уронил, наоборот, инстинктивно прижал крепче.
Маленькая Талли, имя которой тоже досталось от погибшей, сидела возле печки и смотрела на нас. По её щекам текли слёзы, которые я ошибочно принял за слёзы умиления. Талли тут же рассеяла иллюзию:
— Пап, мне так жаль, так жаль… Но нам надо очень-преочень серьёзно поговорить.
Глава 4
Богиня делает свой ход
Мои одноклассники сейчас, наверное, поступали в институты. Пили пиво, курили «травку», веселились, радостно и беззаботно смотрели в будущее, планировали карьеры, влюблялись, хвастались друг перед другом количеством партнёрш…
Я же, подержав новорожденного сына, отдал его своей первой жене и вышел с первой дочерью из собственноручно построенного дома в прохладную ночь. Авелла пыталась увязаться за нами, но я жестом попросил её остаться с Натсэ. Они друг другу нужны, а я уж с Талли сам разберусь.
— Думаю, мне надо посадить дерево, — сказал я, когда мы отошли подальше от дома.
— Зачем? — удивилась Маленькая Талли.
— Ну как…
— Пап, ты живёшь в лесу.
— Ты ещё маленькая. Подрастёшь — поймёшь.
Талли покрутила головой. Крохотный посёлок посреди леса… Пожала плечами и достала из кармана какую-то бляшку.
— Это ещё что? — нахмурился я.
— Амулет, — с важным видом сказала Талли. — Надень его, пожалуйста.
Я подставил голову, и Талли надела ленточку мне на шею. Вспомнился медальон с портретом Талли… Нет, не Талли — Насти. Моей сестры. Как всё перепуталось, уже не проследить всех хитросплетений. Интересно, жив ли ещё Вимент, художник, что рисовал портрет с моего смартфона?.. Он нам здорово помог, когда мы пытались попасть в святилище, охраняемое духами Огня, а потом — потерялся. Там, впрочем, немудрено было потеряться.
