Они в малой северной башне главного здания. Той, что обращена к горам и сейчас используется как кладовка. Там меня точно никто не заметит. И спрятать свечу и следы воска гораздо проще, чем надеяться, будто слуга не заметит, что в светильнике появилось масло, а фитиль служит меньше обычного.
Первый этаж башни. Ничего. Вернее, огромные сундуки оказались забиты всяким барахлом. Уже в носу свербело от запаха полыни, которой были переложены ткани. Но свечей так и не нашлось.
Я поднялся по винтовой лестнице выше. Здесь и места оказалось меньше и сундуки не такие большие. Снова ничего. Пришлось карабкаться выше, кляня про себя крутые ступеньки и прижимаясь к стене, подальше от края. Для великанов их делали, что ли? Не хватало ещё навернуться вниз и сломать ноги.
Сбив дыхание, я наконец добрался до верха, обвёл взглядом последний этаж, освещённый через узкие треугольные окна лучами заходящего солнца и замер, встретившись с чужим взглядом.
Флайм глотнул из кувшина и хмыкнул:
— Вот это кто, оказывается, шебуршится. А я-то думал, какой слуга решил обворовать господина.
Я вспыхнул в возмущении, ощутил, как горит лицо от румянца:
— Как я могу воровать то, что и так принадлежит мне?!
Флайм, с удобством устроившийся полулёжа на каком-то мешке, серьёзно кивнул:
— Конечно, молодой господин, конечно.
Всё на что меня хватило, это недовольно буркнуть:
— А ты, Флайм, хоть поднялся бы, раз уж вспомнил, кто я такой.
Он лишь усмехнулся:
— Вы уж простите, молодой господин. Мы не очень ладим, но сейчас в равном положении. — Он похлопал по своему ложу ладонью. — Думаю этот урок вам тоже необходим. Я тайком пью вино, вы… — помедлив, Флайм обвёл взглядом сундуки и ящики, пожал плечами и снова отхлебнул. — Тоже что-то тайно ищете. Если книги с внешними техниками, то их здесь нет.
Я кивнул:
— Они у матушки.
Флайм мотнул головой:
— Её личные книги и записи из Академии да, а остальное спокойно лежит себе в подвале под восточной угловой башней.
Меня передёрнуло при мысли о том, что он предлагает мне сходить взять их:
— Да ни за что!
Станет только хуже. Отец говорит, это вторые и третьи дети могут легко перенести обучение внешним техникам, наследники же могут получить искажение огня души. Это случается редко, но тогда до самого посвящения их мучает проклятье Безымянного: кошмары и клубящиеся тени. Проклятье слабой крови. Боюсь представить, что будет со мной, кто получил проклятье на пустом месте.
Флайм поднял брови, отхлебнул и заметил:
— На самом деле мало кто откажется стать адептом внешних техник. Это и почёт, и уважение. Простой крестьянин уже на первом посвящении одним махом оказывается едва ли не равен мне, который кровью и потом годами зарабатывал себе место рядом с господином.
Я скривился:
— Мне то что?
Флайм хмыкнул:
— Ну, не скажите. В чём ваша матушка права, так это в том, что вторые и третьи дети, адепты внешних техник получают все больше власти. И все больше силы.
Я сжал кулаки:
— Нет! Ихор наследников сильней!
Флайм лениво отмахнулся:
— Я бы сказал, что он сильней лишь пока. Но с каждым поколением слабеет.
На этот раз я сдержался, не возразил. Не хватало ещё спорить с каким-то дистро. Мне этих разговоров и за столом хватает.
Тем временем Флайм покрутил пальцами левой руки в воздухе:
— Вон, ещё при вашем деде внешние адепты создали себе Академию. Если уж у вас талант, то вам бы там нашлось место. Там дети Великих домов, — спустя глоток он с ухмылкой добавил. — Даже дочь короля училась там.
Я, уже успокоившись, лишь пожал плечами:
— Сегодня отец сказал о бедственном положении наших земель. Да ты и сам слышал. Куда уж мне задумываться о браке с принцессой.
Но следующие слова Флайма вогнали меня в краску:
— А кто говорил о браке? Главное, чтобы тебя не поймали за этим делом, да чтобы ты язык за зубами держал среди приятелей, не хвалился тем, что надругался над дочерью владыки всего Скеро.
Флайм наконец замолчал, зато принялся хохотать и хлопать себя ладонью по колену.
Справившись с собой и предательским румянцем, я зло выпалил:
— Довольно! Ты переходишь все границы, Флайм. Скажи лучше, где здесь свечи и я забуду обо всём, что сейчас слышал.
Стоял я так, как и учил отец: выпрямив спину, глядя сверху вниз на собеседника. Впрочем, тут мне повезло, что здоровяк Флайм едва ли не лежал. Впрочем, одного уверенного вида явно было мало, раз Флайм так ухмылялся.
Ловким жестом Флайм выудил откуда-то из щели между сундуками восковую свечу:
— Вот эти?
Но через миг улыбка пропала с его лица:
— Буду честен с вами, молодой господин. Вы много раз жаловались, что я не держу язык за зубами. А ведь это неправда. Я уже много месяцев молчу о том, как вы боитесь темноты. Но ваш отец мало что презирает больше, чем трусость. Если уж вы не способны справиться с ночными кошмарами…
Я стиснул зубы, прорычал сквозь них:
— Я ничего не боюсь! Я лишь прошу дать мне немного света и это вовсе не трусость! Ты, простолюдин, который едва разжёг ихор в своей крови, никогда не страдал оттого, что тебя раздирает проклятье Безымянного. Ты не представляешь себе, как леденят прикосновения теней. Они вырывают меня из любого сна! Я не могу так больше! И мне нужны всего лишь проклятые свечи!
Флайм привстал, переспросил:
— Какие ещё прикосновения? Проклятье Безымянного не имеет настоящей силы. Это всего лишь нарушение баланса крови, искажение огня души и кошмары. Это знаю даже я, простолюдин, как вы меня назвали.
Мне только и оставалось буркнуть:
— Значит, я зашёл слишком далеко, когда пытался в десять лет зажечь огонь свечей.
— Нет, нет, — Флайм встал, в два шага сблизился, положил руку мне на плечо, разворачивая меня к гаснущему свету из окон, и спросил: — Как выглядят тени? Как клубящиеся извивающиеся ленты?
— Нет, — Я покосился на сгущающиеся в углах вечерние тени, простые тени, и качнул подбородком из стороны в сторону. — Как чёрные силуэты.
Хватка Флайма стала сильней:
— Чудовищ?
Я шевельнул плечом, пытаясь скинуть с себя пальцы Флайма:
— Людей.
Через миг Флайм отшвырнул меня в сторону. Я грохнулся спиной о какой-то сундук, отбив спину. С изумлением уставился на Флайма. Что он себе позволяет? Он сошёл с ума?
Флайм же, словно позабыв обо мне, что-то бормотал себе под нос. Я прислушался, пытаясь восстановить дыхание.
— Прятать книги она приказала, когда ему исполнилось шесть. И тогда ещё было неизвестно, что в нём проснутся оба таланта. Спрятала всё, включая сказания и молитвы о защите от Безымянного. Я-то дурак, смеялся над бабской причудой, а она… нет, не может быть. Или… Может? Как проверить?
Флайм поднял взгляд, пригвоздил меня им на месте, шёпотом спросил:
— Тени пытаются говорить?
Не знаю почему, но я, потрясённый услышанным, вспомнив их беззвучно раззявленные провалы ртов, кивнул, даже не попытавшись скрыть правду.
Флайм захрипел, глядя куда-то мне на лоб, не встречаясь со мной взглядом:
— Эт-то она! Велоз несут в своей крови ихор Оскуридо, про-оклятую к-кровь прислужников Безымянного! — Он ухватился за кинжал, вырвал его из ножен. — Клянусь Хранителями королевства, я лишь сделаю мир чище, убив кровь Оскуридо, пока она не вернула Безымянного.
Если бы я мог, я бы попятился. Но позади меня сундук, за ним каменная стылая стена. Мне некуда бежать. Если я хочу спасти свою жизнь от обезумевшего Флайма, то должен победить его. Вот только в его руке кинжал, а я свой меч оставил в комнате. И даже с мечом я не выигрывал ещё ни одной схватки у Флайма. Я даже не могу ещё использовать технику меча. В отличии от Флайма.
Но у меня нет другого выбора.
Я чуть согнул ноги в коленях, готовый прыгнуть вперёд и вправо, туда, куда Флайму будет неудобно бить.
Но Флайм попятился, дрожащей рукой вернул кинжал в ножны. Я не успел даже вздохнуть с облегчением, как он снова принялся бормотать:
