тропу.
Это было плохо – всем известно, что волки предпочитают битву бегству в самых безнадежных ситуациях. Волки не отступают перед стадом свирепых вепрей и, защищая свою семью, могут принять бой даже с голодным медведем. Да что там говорить, они даже человека не боятся, человека, с его капканами, копьями, гончими и дротиками! Если бегут волки, их соперник должен быть несокрушим.
Алая напряглась сильнее и прислушалась чутче. Нет ли где-то в северной стороне буйного лесного пожара? Пожаром не пахло. Плохо. Очень плохо.
Кто мог согнать волков с насиженных мест и обратить в бегство? Дракон. Да, дракон, конечно, мог бы. Про драконов не было слышно уже лет триста, и ученые мужи склонялись к тому, что племя это окончательно вымерло на земле. Но все может быть.
Грозный ледяной великан, способный выморозить одним вздохом целый город, великан, которого так бояться северяне, и которому они дали одно из тех невероятных труднопроизносимых имен, полное «гр» и «мн»? Тоже вероятно.
Толпа горных троллей, тупых и жрущих всех подряд, топчущих тех, кого не успели сожрать, и вскрывающих тайные вены земли, чтобы напиться всласть своего любимого питья – огненной магмы? Вполне может быть.
И что же теперь делать ей, Алой? Бежать вслед за волками или вспомнить, что она – хранительница здешних мест и поставлена оберегать лес с его обитателями и город с его жителями? Алая задумалась. Среди волков не было ни одного волчонка моложе пяти месяцев. Не было и недавно ощенившихся волчиц. Колдунья представила, как сидят они сейчас в своих логовах, встревоженные, полные жутких предчувствий, а с севера надвигается на них неотвратимая беда. И дети жмутся к матери, ожидая от нее защиты, а мать не в силах защитить ни их, ни себя.
Алая вышла из дома, опустилась коленями на землю, подняла к чистому небу лицо и завыла. Волки ответили ей издалека.
А через два дня волки вернулись. Алая как раз мыла старый котел, тяжелый, громоздкий и очень жирный после недавнего варева. Она прислушалась к легкому бегу стаи и поняла, что опасность отступила. Верные носы лесных охотников были куда надежней, и им стоило доверять, не то, что ее интуиции.
7. Солнце в крови
Наташа выросла в интеллигентной петербургской семье и получила надлежащее воспитание: английский и французский языки, музыка и семейные походы на лыжах зимой. С самого детства это была замкнутая нелюдимая девочка. Мама ее просто ума не могла приложить, как в их семье могла появиться такая тихоня. Наташа плохо сходилась со сверстниками, шарахалась от парней и любила сидеть вечером на диване с чашкой чая, горстью изюма и романом Вальтера Скотта. Вообще, замечали ли вы, какими странными вырастают те девочки, которые любят в детстве романы Вальтера Скотта и Фенимора Купера? Они как будто ждут, что вот-вот жизнь преподнесет им встречу с настоящим Айвенго, или Квентином Дорвардом, или Натти Бампо. По этой причине они совершенно не замечают обычных Серег и Алексеев, которые то и дело встают на их пути со смехотворными предложениями пойти на дискотеку или в кино. Кстати, вы, конечно, заметили, что события, о которых я пишу, происходили не в наше время. В наше время девушки этого склада, по большей части, обитают в соцсетях, сочиняя фанфики по мотивам "Сумерек" и "Пятидесяти оттенков серого". Но суть у них та же – они лишены собственной жизненной силы, про таких мудрая русская поговорка говорит: "Светит, да не греет". Добавлю от себя, что и свет их не истинный, а отраженный, как у бледной луны.
Впрочем, Наташа была девушка незлая и умненькая и, закончив институт со специальностью переводчика, немедленно засела в каком-то НИИ переводить длинные инструкции к чертежам. И так бы она и переводила инструкции до седых волос, но настал девяносто первый год, институт накрылся медным тазом, волна преобразований подхватила Наташу, протащила по куче каких-то контор, домашних уроков, невыплаченных зарплат и переводов глупейших дамских романов и выбросила на берег в крупной конторе, экспортировавшей металл. Там Наташа в основном занималась однотипными договорами, паспортами сделок да заказами гостиниц и вилл для хозяина конторы, который проводил зиму в Таиланде, лето – на Лазурном берегу, а осенью и весной занимался бизнесом и ездил по делам в туманный Альбион.
Хозяину нравилась исполнительная и безропотная Наташа, так что ничего удивительного нет в том, что он включил ее имя в наградной список по итогам, кажется, 1996 года, и отправил в составе других счастливцев на знойный пляж одной европейской, но южной страны.
Европейской – это очень важно, заметьте себе, милые читатели, что если бы страна была восточной, ничего, о чем я напишу далее, не случилось бы. В восточной стране Наташа и носу бы не высунула с территории отеля, и так бы и вернулась в Санкт-Петербург серой (немного, правда, более смуглой) мышкой.
Надо вам сказать, что моя героиня прежде никакие теплые моря не посещала: родители ее были сторонниками той основательной теории, что рожденным на севере нельзя есть ананасы и заезжать в субтропики. Так что девушка впервые попала в мир, где солнце светит непрестанно, воздух наполнен светом и прозрачен до невозможности, деревья цветут даже в августе, а на лотках у торговцев лежат, нагло выпятив разноцветные бока, персики, апельсины, груши и совсем уже экзотические нектарины, киви и фиги.
По правде сказать, Наташа растерялась. На пляже ей было слишком жарко, тесно и шумно, в первый же день она сожгла нежную кожу на плечах, шее и икрах, и поэтому, купив за небольшие деньги батистовое балахонистое одеяние, принялась, скучая, бродить по набережной. Два километра туда – два километра сюда ежедневно по утрам и вечерам был ее постоянный маршрут, а днем она сидела в номере и смотрела безвкусные, как мексиканский сериал, новостные каналы, CNN и BBC. Ей было скучно, но она утешала себя тем, что, по крайней мере, это полезно и развивает ее навыки понимания разговорной английской речи.
Вы даже не представляете, насколько надоела набережная Наташе к середине ее отпуска! Ей надоели все: и торговцы одеждой, и торговцы игрушками, и торговцы сувенирами, и хозяева ресторанов, зазывавшие на свежую рыбу, и аниматоры, зачем-то совавшие ей в руки приглашения в клубы. Больше всего ее раздражали национальные песни, которые лились непонятным потоком из множества колонок, стоявших на берегу. Особенностью этой эстрады было то, что она словно застряла в
