– Тебе отвечать на этот вопрос, не мне. Я свой вопрос задала. И теперь жду на него ответа, Властитель.
Семеро начали совещаться, то вслух, то безмолвно. Поглядят на нее и отведут взгляд, побормочут – и замолкнут. Вокруг них стала расти толпа, медленно, молча, и наконец Семли окружило море голов со свалявшимися черными волосами, и, если не считать небольшого пространства вокруг нее, пола в огромном гудящем зале уже не было видно. Ее крылатый конь сдерживал раздражение и страх слишком долго и теперь то и дело вздрагивал; широко открытые глаза его побледнели, как бывает у крылатых коней, когда им приходится летать ночью. Она стала гладить его теплую мохнатую голову, приговаривая шепотом:
– Успокойся, мой храбрый, мой умный, властитель ветров...
– Ангья, мы доставим тебя туда, где находится сокровище. – На нее смотрел, снова повернувшись к ней, белолицый гдема с железным обручем на голове. – Большего от нас не требуй. Тебе придется отправиться с нами и самой заявить свои права на ожерелье там, где оно теперь, тем, кто хранит его. Летающему зверю отправиться вместе с тобой нельзя. Его придется оставить.
– Как далек путь, Властитель?
Губы гдема начали растягиваться все шире и шире.
– Очень далек, высокородная. Но продлится он одну лишь долгую ночь.
– Я благодарю вас за вашу любезность. Хорошо ли будут заботиться в эту ночь о моем крылатом коне? С ним не должно случиться ничего плохого.
– Он будет спать до твоего возвращения. На большем, чем этот, звере доведется лететь тебе, прежде чем ты увидишь его снова!
Что произошло в последующие несколько часов, Семли бы рассказать не смогла – так было все торопливо, суматошно, непонятно. Она сама держала голову крылатого, пока один из «людей глины» вонзал длинную иглу в его золотистое полосатое бедро. Семли чуть не вскрикнула, но животное только дернулось, добродушно заурчало и уснуло. Несколько гдема подняли и унесли его – похоже, лишь с трудом пересиливая свой страх. Потом она увидела, как игла вонзается в ее руку – быть может, для того, подумала она, чтобы испытать ее храбрость, потому что спать ей вроде бы не захотелось, хотя она не была в этом уверена до конца. Время от времени приходилось садиться в повозку, что двигалась по двум металлическим полосам, и ехать сквозь железные двери и через сводчатые подземные залы, целые сотни их; и вдруг ее вывели на открытый воздух. Была ночь; Семли радостно, с чувством облегчения подняла глаза к звездам и единственно светившей луне: на западе всходила маленькая Хелики. Но по-прежнему вокруг были гдема, теперь они предложили Семли подняться то ли в пещеру, то ли в повозку, какой она не видела – что это было, она так и не поняла. Там оказалось очень тесно, повернуться можно было только с трудом, мигали бесчисленные огоньки, и после огромных мрачных подземных залов и звездного, но темного ночного неба было очень светло. В нее вонзили еще иглу и сказали, что надо лечь в кресло, у которого откинута спинка, и сказали, что ее привяжут к нему – и голову, и руки, и ноги.
– Не хочу, – твердо ответила она.
– Но четверо гдема, которым предстояло сопровождать ее, дали себя привязать, и тогда она позволила сделать с собою то же. Потом те, кто их привязывал, ушли. Что-то заревело, и наступила тишина; невидимая плита чудовищной тяжести легла Семли на грудь. Потом тяжесть исчезла, исчезли звуки, исчезло все.
– Я умерла? – спросила Семли.
– О нет, Властительница, – услышала она в ответ, и голос, который произнес эти слова, ей не понравился.
Открыв глаза, она увидела над собой белое лицо, растянутые толстые губы, глаза как два камешка. Оказалось, что она уже свободна от уз, и, обнаружив это, Семли вскочила со своего ложа. Она была невесома, бестелесна – комочек страха, носимый ветром.
– Мы не сделаем тебе ничего плохого, – произнес сумрачный голос (или голоса?). – Дай нам только дотронуться до тебя, Властительница. Позволь нам потрогать твои волосы...
Круглая повозка, в которой они находились, слегка дрожала. За ее единственным окном была ночь без звезд – или туман, или ничто? Одну долгую ночь, сказали ей. Очень долгую. Она сидела не шевелясь, а их тяжелые серые руки дотрагивались до ее волос. Потом они стали дотрагиваться до ее ладоней, ступней, локтей, и вдруг кто-то из них дотронулся до ее шеи; тогда она поднялась, сжав зубы, и они попятились.
– Ведь тебе не было больно, Властительница, – сказали они.
Она кивнула.
Потом они почтительно попросили ее снова лечь в кресло, и оно само сковало ее руки и ноги; не потеряй она сознания, она разрыдалась бы, увидев, как в окно ударил золотой свет.
– Ну, – сказал Роканнон, – теперь мы хоть знаем, откуда она взялась.
– Хотелось бы мне узнать о ней побольше, – пробормотал хранитель. – Так, значит, если верить этим троглодитам, ей нужно что-то, что находится здесь, у нас в музее?
– Пожалуйста, не называй их троглодитами, – укоризненно сказал Роканнон; как «рафожист», то есть этнолог, изучающий Разумные Формы Жизни, он возражал против употребления таких слов. – Да, они не красавцы, но они союзники, и у них статус С... Но почему, хотел бы я знать, Комиссия решила развивать именно их? Не установив при этом даже контакта со всеми РФЖ на планете. Готов поспорить, что исследовательский отряд был из созвездия Центавра – центаврийцы всегда предпочитают тех, кто не спит ночью или живет под землей. Я, наверно, поддержал бы вид 2 – тот, к которому принадлежит она.
– Похоже, троглодиты ее побаиваются.
– А ты нет?
Кето снова посмотрел на высокую женщину, потом покраснел до ушей и смущенно рассмеялся.
– Да, немножко. За восемнадцать лет, что я живу здесь, на Новой Южной Джорджии, мне никогда не приходилось видеть такого красивого инопланетного типа. Я вообще нигде не встречал такой красивой женщины. Она как богиня.
Кето, хранитель музея, отличался застенчивостью, слова, подобные вышесказанным, были необычны в его устах, поэтому краска, сперва разлившаяся на лице, поднялась теперь до самой макушки его лысой головы. Но Роканнон задумчиво кивнул – он был с ним согласен.
– Как жаль, что мы не можем поговорить с ней без помощи этих трогл... извини, гдема, – снова заговорил Кето. – Но тут уж ничего не поделаешь.
Роканнон подошел к гостье, она повернула к нему свое прекрасное лицо, и он, став перед ней на одно колено, зажмурился и низко-низко ей поклонился. Он называл это своим «общегалактическим реверансом на все случаи жизни» и проделывал его не без грации. Когда он выпрямился, красавица улыбнулась и что-то произнесла.
– Она сказал: привет тебе, Повелитель Звезд, – пробубнил на галапиджине один из ее спутников-коротышек.
