— Что это? — возмутился Угорь. — Ты слышал, чтоб я мычал?
— Не нравится, не пей, — ровно ответил тот, наливая полную кружку.
Свисток, ни слова не говоря, подставил свою. Как всегда! Что бы ни вытворил один, второй сделает вид, что так и надо. Как будто и вправду братья. Только какие уж братья, если у Диего бие Кройце только один родной сын, Орис-Свисток, а прочие шесть — приемные, сироты. Ах, какая благость-то, соседки от умиления плачут, какой чадолюбивый этот Кройце, так чтит заветы Светлой Сестры, и сыновья все почтительные да благовоспитанные, поклониться никогда не забудут, особенно беленький мальчик, ну такой славный. Знали бы они, кем умиляются! Прилип к сыну Мастера, братом зовет, стелется под него, шлюха. Жаба бледная. За каким шисом Мастер его взял, его же в любой толпе видно — на весь Суард северян дюжины две, не больше.
Внутренности болезненно сжались и булькнули. Проиграть этому ублюдку, проклятье!
Лягушонок тем временем поднес кружку с молоком к его рту. Волчок с трудом глотнул, по подбородку потекло. Больше всего ему хотелось выплеснуть молоко в бесстыжие буркалы, этой же кружкой разбить змеенышу физиономию, а осколком перерезать глотку. Заботливый, шис его дери. Улыбается. Монахиня Светлой!
Волчок глотал молоко, глядя в синие глаза прилипалы и твердя про себя умну отрешения. Будем улыбаться, мы же братья — пока не пришло время Испытаний.
В таверну тем временем набивался мокрый, жаждущий пива и жареных колбасок народ. Торговцы ругали попортивший товары и распугавший покупателей дождь. Покупатели ругали дождь и жадных торговцев. А рыночная стража ругала всех, кто мешает работать — и дождь, и торговцев, и покупателей, и Двуединых. Подавальщица сбивалась с ног, таская к столикам выпивку и снедь.
Едва Волчок успел выпить полкружки, дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Отряхиваясь, как мокрый пес, в «Кружку» ввалился верзила в серо-красном мундире муниципальной гвардии.
— Стоять! — распорядился он с порога.
Подавальщица от неожиданности замерла, чуть не уронив подносы.
— Пива, бегом марш! Жаркого, окорока, пирога! Разленились, гоблиново племя! — потребовал сержант, со скрежетом отодвигая стул у центрального стола, где уже расположилось полдюжины его подчиненных.
«Надо убраться, пока не началась драка», — подумал Волчок, с трудом сводя раздвоенное пятно в одного сержанта.
Паралич отступал, оставляя после себя дрожь и тошноту, мысли скакали блохами. До Волчка долетали обрывки разговоров, и он, не в силах сосредоточиться на чем-то одном — проклятый осиный яд, проклятый Лягушонок! — то проваливался в воспоминания и сны, то всплывал и снова слышал:
— Всем на строевую! Будем встречать Их Высочества во всем, шис подери, блеске! — наливаясь пивом, рычал сержант.
— Да говорю же, поднимут налог на пеньку, — слышались споры торговцев.
— …не допустит беспорядков! Его Величество знает, что делает…
— …так не светлая младшая принцесса-то, как есть темная…
Разговоры в таверне, как весь последний месяц, крутились вокруг приезда наследника и младшей дочери короля. Все неприятности, от подскочивших цен на зерно до пожара в порту, валили на колдунью.
«Правильно, все беды от темных, — мысленно соглашался Волчок. — Пауки в банке. Все придворный маг виноват, где это видано, чтоб темный — и при дворе?»
— …принцесса как есть темная! Вот попомните, снова неурожай будет! — селяне за соседним столом припоминали слухи о колдунье четырехлетней давности, еще с заварушки на границе с зургами.
«Негоже ткачу верить слухам! — вспомнились слова Мастера. — Ваше дело самим пускать слухи и пользоваться их плодами, а не дрожать и перешептываться, как бабки на базаре».
Образ Мастера подействовал лучше всякого молока. В голове начало проясняться, а перед глазами перестало двоиться. Правда, тошнота не проходила. Из-под прикрытых век Волчок вглядывался в Лягушонка: что-то с ним было не так. Слишком спокоен? Нет, он всегда как снулая рыба. Любой на его месте бы хвастался и рассказывал, как ему удалось обойти соперника, но не этот. Ублюдок.
Волчок поморщился. Мысли снова не связывались. Сотни жал по всему телу твердили: опасность! Убей! Но случай был упущен.
— Пора. — Угорь кивнул в сторону пьяного сержанта, уже выискивающего, с кем бы подраться. — Давай, поднимайся.
Свисток с Лягушонком тоже смотрели на него, готовые снова подхватить и нести хоть до самой конторы. От холодно-деловитого взгляда белобрысого Волчку было мерзко. Неуютно. Оказаться бы подальше отсюда… А еще лучше — свернуть ему шею. Сию секунду.
На всякий случай Волчок отвел глаза. Хоть Мастер и выучил их всех не показывать истинных чувств, рисковать не хотелось.
Путь через кухню и черный ход дался тяжело. Ноги не слушались, каждый шаг отдавался горячим, чавкающим ударом в висках. На свежем воздухе Волчку полегчало. Но стоило представить, что придется идти через весь Старый Город, накатила тошнота, а внутренности попытались выплеснуться наружу.
— Мы, пожалуй, не будем торопиться, — неожиданно пришел на выручку Угорь. — У нас дело поблизости.
Рука старшего ученика жестко держала за плечо, не позволяя возразить. Возражать и не хотелось. Волчок бы с удовольствием остался в переулке позади таверны до вечера, благо дождь кончился, а жара еще не вернулась.
Свисток с прилипалой без единого слова развернулись и пошли прочь. Выждав, пока неразлучная парочка скроется из виду, Угорь обернулся к Волчку:
— Пошли, — усмехнулся он. — Гоблинова травка тебе поможет.
Гадать, что ему нужно, Волчок не стал — толку? Если надо, сам скажет.
Двенадцать лет назад, когда Мастер только привез Угря из Луаза, пятилетний Волчок сразу понял: этот заносчивый шерский щенок подерется со Свистком. Так и получилось. Поначалу Угорь говорил по-благородному, смотрел на остальных подмастерьев, как на поганых крыс, делая исключение лишь для Свистка. Но сын Мастера не принял предложенного союза. Угорь быстро научился не выделяться, перестал замечать Свистка и поставил себе целью во всем его превзойти — и этой цели добился. Почти. Уложить Свистка в рукопашной ему удавалось два раза из пяти, на шпагах — три из четырех, а в бою без правил они были равны.
Особое положение Свистка было не по нутру не только Угрю. Хоть Мастер со всеми ученикам был одинаково строг и холоден, все понимали, кого он готовит себе на смену. До недавних пор, пока Наставник не просветил о сути испытаний, Волчка это не особо волновало. Он, сын умершей от лихорадки нищей прачки и безымянного матроса, не был настолько честолюбив, чтобы мечтать о черной повязке Мастера Гильдии Темных Ткачей. Свисток, Угорь, да хоть зуржий шаман! В пень ответственность за стаю воров и убийц. Но умирать на испытаниях ради того, чтобы сын Мастера получил свои Ножницы, он не обязан. Не зря Хисс дал Гильдии закон, запрещающий Руке Бога жениться и иметь детей. Службы Темному богу достойны самые лучшие, а не чьи-то там сынки.
