- Предупредить?
Девушка кивнула.
- … господин позволит?
Некоторое время посланник Святейшего внимательно и молча смотрел в ее лицо. Бьенка покраснела от стеснения, но не опускала взгляда. Она знала, что должна была предупредить слугу самого Светлого, чего бы это ей ни стоило, и это придавало уверенности.
- Чего ты хочешь?
Сильно смущаясь, дочь кузнеца осторожно взяла руку недоумевающего Инквизитора в свою и развернула ладонью вверх.
- Это недолго. Просто… я должна предупредить, ну… должна. И… Могу я… как зовут господина?
Взгляд романа из цепкого сделался пронзительным. Безмолвные тени вокруг стола напряглись. Напряжение повисло в самом воздухе. Однако посланник Святейшего упреждающе поднял два пальца свободной руки. После чего расслабил напряженные ручные жилы, позволяя девушке разладить его кожу.
- Марк.
- Марк, - Бьенка глубоко вздохнула и обрисовала пальцем раскрытую мужскую ладонь по кругу. – Я с детства, ну… умею… вижу то, что предначертано… и то, что можно изменить. Все здесь, - она провела кончиками пальцев по линиям ладони посланника. – Не совсем… вижу. Но… как-то чувствую. Есть изгибы такие, как у каждого – счастье, удача, смерть… любовь… - она запнулась, но продолжила. - А есть… есть что-то необычное. Что-то страшное. Такое, как, ну… у тебя на ладони, господин Марк.
Инквизитор переглянулся с бывшим собеседником, прячущим лицо под капюшоном. Бьенка, меж тем, указала на линию, перечёркивавшую ладонь романа снизу вверх.
- Это – знакомый изгиб, господин. То есть, у всех такое есть. Он обозначает судьбу. Но посмотри…
«Судьба» Инквизитора действительно обрывалась, не дотянувшись до середины ладони. На этом месте ее перечеркивали две разнонаправленные морщины. После чего линия возобновлялась. Но если до этих штрихов линия была прямой и твердой, как романская стрела, то после «линию судьбы» словно тянуло в разные стороны. Она вихляла, перекручивалась сетью мелких морщин и словно раздваивалась.
- Никогда… ну, ничего такого видеть не доводилось, господин. Тут словно линии сразу двух людей. Такого… такого не может быть. Не может. Но меня напугало не это.
Она вновь разгладила ладонь.
- Все эти линии, господин. Они все вместе показывают… Будет какой-то страшный выбор… ну, очень скоро. Очень. Может, завтра. Господин Марк, ты… ты должен будешь выбрать… И тогда… или твоя жизнь тебе останется. Страшное уйдет… уйдет стороной. Вот… ну…
Она умолкла, видимо, не зная, как сказать яснее то, что было дано ей увидеть. Инквизитор молча ждал продолжения. Выражения, застывшего на его лице, понять было невозможно.
- Или, - обронил он, когда молчание затянулось.
- Или… не вижу, - напряженно вглядываясь в широкую ладонь, пробормотала девушка. – Не могу… постичь. Чувствую только… муку… очень страшную и очень, очень долго. Каждый миг… как бы… превратится в страдание. Без остановки. Без отдыха. Без конца. И твоя жизнь… ты всё… как будто потеряешь. Всё – это всё, господин… Марк.
Дочь кузнеца подняла голову и взглянула в склоненное к ней лицо мужчины с тревогой. Впервые за все время эта тревога была – не за себя.
Инквизитор почесал шею свободной рукой.
- И когда, говоришь, мне нужно будет сделать этот выбор?
Бьенка пожала узкими плечами.
- Не ведаю, господин. Но… если позволишь…
Посланник Святейшего на миг прикрыл глаза, в знак согласия.
- Мне мыслится… тебе… ну, следует быть осторожному. Когда пойдешь за ведьмой. Лучше… твои воины… им пойти без тебя. Им опасно… но не так, как тебе. Прошу тебя, Марк… господин Марк… поверь.
Инквизитор выпрямился, забирая, наконец, свою руку.
- Я тебе верю, - глядя в просветлевшее от облегчения лицо девушки, проговорил он. После чего обернулся к стоявшему у его плеча человеку в капюшоне. – Брат Талейн, ты все записал?
Так и не проронивший за весь разговор ни слова спутник Инквизитора молча поклонился, пряча табличку с растянутой на ней бумагой и угольную палочку в складках плаща.
- Хорошо, - роман мотнул головой на непонимающую Бьенку. – А теперь, именем Святейшего, арестуйте эту глупую ведьму.
========== - 4 - ==========
Предварительный допрос деревенской ведьмы ничего не дал. Напуганная насмерть Бьенка все же упрямо стояла на своем – она никогда не молилась Темной. Сама мысль об этом приводила набожную дочь кузнеца в неподдельный ужас. Наводящие вопросы, уговоры и угрозы не производили на нее должного впечатления. Точнее, впечатление было, но обратное. Молодая крестьянка ожидаемо пугалась все больше, но ничем не могла помочь дознавателю, которого постепенно доводила до бешенства. У Альваха не было полномочий устраивать допрос с пристрастием. Словесный же не давал никакого толка. Способность Инквизитора к убеждению всегда была хорошим подспорьем в его работе. Альвах втайне гордился тем, что сдавал ведьм уже обработанными словесно, и частично, а то и полностью признавшими свою вину. Так было почти всегда. Но не в этом случае.
С магией тоже не все было понятно. Природа дара Бьенки не походила ни на один из способов творения волшбы, которыми Темная наделяла своих жриц. По всему выходило, что дар этот либо происходил из тех времен, когда женщины могли рождаться магами, подобно мужам, либо вовсе существовал лишь в помыслах несчастной. Первое было невозможно, ибо самим Леем магия у женщин была отторгнута. Второе нуждалось в тщательной проверке. Под конец окончательно запуганная и запутавшаяся в хитроумных вопросах Бьенка умудрилась запутать и самого Инквизитора, и обоих его подручных. Марк Альвах вышел из подвала с больной головой и дергавшимся углом рта, впервые в жизни засомневавшись не только в вине выявленной им ведьмы, но и вообще в желании исполнять обязанности предварительного дознавателя. Что было привилегией, которую он получил лишь полгода назад ценой долгого и преданного служения делу Храма. В конце концов, мысленно решив отложить это дело на потом, посланник Святейшего оставил у Бьенки только одного своего человека, остальным приказав отправляться спать. Наутро Альваху и его спутникам предстояло ехать на поиски загадочной ведьмы, той, которую якобы видела Бьенка, а потому он сам намеревался отправиться на отдых, не дожидаясь глубокой ночи. Допрос перепуганной девушки неожиданно сильно утомил его.
Инквизитору, несмотря на его невеликий опыт, уже доводилось допрашивать больше десятка ведьм. Были среди них умные и глупые, презрительные и наглые не по положению. Были те, кто намеками либо открыто предлагали себя в обмен на снисхождение. И все, как одна, очень его боялись. Он привык, что его фигура внушала страх – привык он и к запаху страха. Это было правильно. Так и должно было быть. Падшие жены должны бояться имени Светлого и одного вида его слуг. Ведьмы взывали к милосердию, справедливости, совести, жалости и состраданию Альваха. И, конечно, подлые твари не получали того, о чем бесчестно просили.
