Обидно. Но зато и боли нет.
Рубеус
Камера была длиной в пять шагов и шириной в три, точнее в два с половиной, потому что на полноценный третий шаг не хватало пространства. Зато если по диагонали, то получалось почти шесть. Рубеус измерил камеру вдоль, поперек и даже попытался дотянуться до потолка, правда не вышло, но… но заняться все равно нечем.
Безделье убивало. Безделье и холод. И мысли. Всего их было три. Первая — он, Рубеус, идиот. Вторая — он попался. Третья — касалась Коннован и жила отдельно от первых двух. Порой порядок мыслей изменялся, но содержание никогда.
Пространство камеры вмещало в себя влажные стены, узкую лавку с соломенным матрацем, кувшин с водой и ведро — условия почти комфортные. Кормили регулярно, допрашивать даже не пытались, равно как и разговаривать, просто засунули в этот каменный мешок и забыли.
Странно. Аркан на шее висит безжизненной петлей, по-прежнему ограничивает способности, но при этом больше не проявляет агрессии. Если допустить возможность, что Аркан вполне разумен и способен испытывать эмоции, то выходило, что он тоскует. Вопрос — чем вызвана эта тоска.
Вообще вопросов было много, гораздо больше, чем мыслей, Рубеус даже пытался задавать их охранникам, но те упорно молчали.
В левом углу выбоина, присыпанная каменной крошкой, будто кто-то пытался прорыть в стене ход. Глупо. От бесконечного кружения по камере — три шага, пять, шесть, или наоборот: шесть — пять — три — закружилась голова, и Рубеус прилег на койку.
Внешняя дверь хлопнула раньше положенного времени. Это было странно и выбивалось из общего режима дня. Потом шаги. Щелчок открывающегося замка и…
— В целом неплохо, — сказал посетитель и закрыл за собой дверь. — Впрочем, все подвалы чертовский похожи друг на друга, а ты как считаешь?
Никак. Рубеус был слишком удивлен, чтобы ответить на вопрос.
— Поздоровался бы, что ли? Например, из вежливости.
— Здравствуй.
— И тебе здоровья. Поговорим? — Карл уселся на единственный табурет. — Или ты не в настроении?
— Поговорим.
— Грязновато здесь, хотя, конечно, чего еще ждать от камеры. Признаться, я думал, что тебя попросту убьют, а вместо этого… ну что ты хочешь, сто сорок лет — немалый срок для мира, а уж когда война идет. Знаешь, раньше считалось, что войны стимулируют развитие цивилизации, хотя лично я с данным утверждением не согласен.
— Чего тебе надо?
— Честно говоря, сам не знаю. Просто пришла бумага об участии некого да-ори в заговоре… или не заговоре, я не слишком-то вникал в детали, потому как и без деталей дел невпроворот, но вот имя… вернее, имена. Вальрик — это ведь тот мальчишка, у которого так и не получилось стать князем?
— Что с ним?
— Ничего. Пока ничего, но есть варианты. Кстати, то же самое касается тебя. — Карл поднялся и, заложив руки за спину, принялся мерить шагами пыльное пространство камеры. — Все, что произойдет дальше, будет зависеть от результата нашей с тобой беседы. Поэтому, я был бы весьма благодарен, если бы ты соизволил проявить хоть каплю уважения ко мне. Не слишком, знаешь ли, удобно разговаривать, когда твой собеседник лежит, делая вид, что ему совершенно не интересно, что, кстати, является неправдой. Тебе интересно.
Интересно. Оспаривать данный факт глупо, да и не собирался Рубеус спорить с нежданным визитером. Он и разговаривать с ним не хотел, точнее, хотел, но не на предложенных условиях. Хотя, конечно, некрасиво лежать и пялится в потолок, когда к тебе обращаются, отдает хамством, причем хамством совершенно детским.
Рубеус сел, и заработал одобрительный кивок — нужно ему это одобрение.
— Вот так намного лучше, я помню, ты и раньше отличался сообразительностью… но это так, к слову. — Карл провел пальцем по стене. — Сырая, раствор слабый, еще лет триста-четыреста и начнутся серьезные проблемы, впрочем, нас с тобой они не касаются. Для начала меня интересует один весьма конкретный момент, а именно: ты все еще хочешь меня убить?
— Да.
— Это хорошо… это просто замечательно. — Карл усмехнулся и, присев на край стола, рассмеялся. — Господи, кому сказать, что Хранитель Южных границ будет выискивать кого-то, кто ненавидит его в достаточной мере для того, чтобы не позволить убить другому… чушь. А ты как думаешь?
Никак. Не было мыслей. Когда Рубеус видел перед собой его, мысли исчезали напрочь, оставалась одна ненависть. И желание убить. Убить во что бы то ни стало.
— Вижу, не врешь. Хочешь шанс? Реальный, не такой как сейчас, когда у меня оружие, а ты на цепи. Настоящий шанс, настоящий поединок?
— А что взамен?
— О, деловой разговор. Похоже, ты умнеешь не по дням, а по часам. Взамен мне нужна твоя верность. Только до того момента, когда ты осмелишься бросить мне вызов. Когда — решать тебе. — Карл развел руками, показывая, что предложение сделано, а выбор — за Рубеусом. Странное предложение и странный выбор.
— Я даже готов тренировать тебя… спарринг, совсем как раньше. Ты ведь помнишь? Конечно, помнишь, это нельзя забыть. Я всегда отбираю тех, кто способен оценить прелести боя, кто не боится крови и не прячется за ханжескими мыслями о милосердии. Тебе ведь нравилось держать в руках настоящее оружие и выступать против того, кто по определению сильнее. Ты же скучаешь по этим поединкам, признайся.
— Чушь.
— Ну, как знаешь. Свое предложение я сформулировал. Ты соглашаешься пойти со мной…за мной, а взамен я позволю вызвать тебя еще раз, но теперь уж до финала, либо ты, либо я.
— А Коннован?
— А что Коннован? — Карл помрачнел. — Забудь. Скорее всего, она не вернется.
— Вернется. — Отчего-то Рубеус был совершенно уверен, что Коннован вернется, она осторожная и умная. А еще доверчивая и мечтательная, как ребенок. Она по сути и есть ребенок, который по его вине попал в очень неприятную ситуацию. Смертельно неприятную.
— Мой тебе совет, — Карл больше не улыбался, он был более чем серьезен, и это изрядно раздражало. — Относись к произошедшему проще. Сейчас она тебе дорога и это естественно, суть твоей привязанности — в связи, установившейся между вами в момент инициации, и нечего искать здесь возвышенные чувства.
— Заткнись.
— Сейчас я извиняю тебе грубость. Но только сейчас, в дальнейшем, будь добр, следи за тем, что говоришь. Итак, Коннован вероятнее всего, не вернется, но если я ошибаюсь, то, в первую очередь, искать она будет тебя, мне же не хотелось бы… разминуться.
— Поэтому я тебе и нужен?
— Не только и не столько. О второй причине я уже упоминал — ты ненавидишь меня в достаточной мере, чтобы не позволить убить никому другому. Это своего рода верность, а верность в наше время дорогого стоит.
