– Ага, и просто умер во время работы… Между прочим, как это случилось?
– Точно не знаю. «Тела» в строгом смысле этого слова не осталось. Вся комната была в крови и мозгах. Как будто его что-то разорвало на куски. Изнутри.
– Магия?
– Наверняка. Впрочем, если ты можешь придумать какой-нибудь немагический способ взорвать человека в собственной комнате так, чтобы от него остались ошметки мяса и костей не больше гранатового зернышка…
– Ну… – Эдрик задумался. – Например, он мог съесть мешок гороха и заткнуть задницу пробкой. Вот и…
– Не смешно. Погиб человек.
– Да брось ты. Он ведь просто на тебя работал.
– Не понимаю, – Фремберг пожал плечами. – Почему ты пытаешься разозлить меня?
– Тебя так легко разозлить? – Губы Эдрика на этот раз не улыбались – только глаза. – Больше не буду. Так значит, я должен выяснить, отчего умер твой агент?
– Совершенно верно. И о какой книге он говорил. Что тебе нужно в дорогу?
– Во-первых, – без колебаний ответил Эдрик, – мне нужна лошадь. А для этого мне нужны деньги.
Я коснулся губ танцовщицы. Скорее всего, ее привлекла не моя мужская стать, как мне хотелось бы думать, а хорошая одежда, новые ножны для меча и толстый кошелек на поясе, но ведь каждый имеет право тешить себя иллюзиями, не правда ли? А танцовщица, если я еще не разучился угадывать желания людей, тешила себя иллюзией удачной кражи. Или, как минимум, приличного заработка.
Мне было даже немного ее жаль.
Она снова выпрямилась на помосте, с которого склонилась для поцелуя, и продолжила танец, томными глазами ловя мой прямой взгляд, горевший откровенным вожделением. Танцовщица, в самом деле, была отнюдь не дурна – стройная талия, круглые бедра, высокая грудь, привораживающее гибкое молодое тело. Ее танец сопровождала свирель и многострунное чудо типа лютни – очередной выверт творческой мысли музыкантов славного города Миррабата.
Я отошел чуть назад, ожидая окончания представления. Проституция в Миррабате и прочих городах Речного Королевства была запрещена то ли восемь, то ли десять лет тому назад, покойным дядюшкой нынешнего короля. Джераверт III вообще много чего запретил, что, по его мнению, противоречило высокой нравственности. Однако, по легенде, одной уличной танцовщице (девушке приличной во всех отношениях, не подумайте дурного), сплясавшей перед королем, удалось добиться разрешения и дальше зарабатывать себе на хлеб таким образом. У танцовщиц появился своего рода «правовой иммунитет»: облавы, регулярно проводившиеся особым подразделением стражи – Белыми Братьями – их больше не касались. Вскоре ночные бабочки из бедных кварталов смекнули, что в такой нервной обстановке им, ко всем прочим достоинствам, неплохо бы еще выучиться танцевать. Шлюхи не столь догадливые в большинстве своем сгнили на каторге. Потом Джераверт умер, однако традиция осталась.
Во время правления Джераверта в Речном Королевстве я был только однажды, когда путешествовал на юг, и по некоторым причинам воспоминания о том периоде своей жизни сохранил самые смутные. Могу сказать только, что, несмотря на все недостатки Джераверта – и личные, и как монарха, – при нем добропорядочным гражданам жилось гораздо спокойнее. Поскольку подозрительных бродяг вроде меня повсеместно отлавливали и посылали либо на галеры, либо на рудники. И если Святой Джераверт целенаправленно прилагал все усилия к тому, чтобы религия Белой Богини Мольвири расцвела на этих землях, то нынешний монарх был не больше, чем марионеткой в руках культа. Плохой марионеткой, бестолковой, но все же…
Танец закончился. Танцовщица сошла с помоста. Других претендентов не было, немногочисленные случайные зрители разошлись, и Кавельти (мы тут же познакомились) подошла ко мне. Не знаю, заметила ли она, но мне было немного грустно. Красивая… как спелый фрукт, едва-едва тронутый порчей.
Следуя ритуалу, мы пошли в ближайший трактир – в тот, который она указала – и выпили вина – того, что она заказала. Стоимость вина, равно как и комнаты, снятой чуть позже, была явно завышена, но я придерживался правил игры и вел себя паинькой. Как и положено всякому похотливому болвану, я не сопротивляюсь, когда меня «разводят».
Пока поднимались наверх, я был предупрежден об извращениях, которых моя спутница не принимала ни в каком виде, а также о тех, за которые следовало платить отдельно. Подумалось мельком, что такие списки следовало бы предъявлять клиентам в развернутом письменном виде – дабы человек, взыскующий плодов продажной любви, мог обстоятельно поразмыслить, что он хочет и за какую сумму. Однако говорить этого своей спутнице я не стал, не желая выбиваться из образа; да и вообще не факт, что она умела читать и писать.
Поначалу я собирался сделать то, за чем пришел, сразу или в самом начале любовной игры, но, помогая красотке избавиться от одежды, ощутил, что она еще не зацеплена. Она поверила в образ, который я позволил ей увидеть, но работала на улице не первый день и внутренне была готова к любой пакости, которую мог выкинуть клиент. В таком состоянии ее трудно было поймать; стало ясно, что придется играть свою роль до конца.
Вряд ли вас заинтересует механическая сторона секса: как, в какой позиции, как долго. Это была монотонная работа – с ее стороны, хотя она и пыталась всеми силами показать, как ей это нравится. Но полагаю, что она сильно удивилась бы, узнав, что на самом деле я желаю ее не больше, чем она меня.
Потом я оделся и внес вторую половину обещанной суммы; кажется, это полностью ее успокоило. Я собирался уходить, она неторопливо натягивала юбку…
– Прости меня, – сказал я.
Танцовщица удивилась:
– За что?
– За это.
Ее шея была такой хрупкой и тонкой… это чувствовалось даже через плотную ткань юбки, которую она так и не успела опустить вниз. Попытки закричать, вырваться, позвать на помощь успеха не принесли. Я терпеливо ждал, пока она затихнет. Поймал? Кажется, да… Отпустив обмякшее тело, я отвел взгляд – не хотелось смотреть, как ссыхается, превращаясь в мумию, тело красивой женщины.
…Прости меня, маленькая танцовщица. Ты не первая, кого я обманул и чью жизненную силу похитил. И не последняя. Я слаб, и если не соберу достаточно силы до того, как дни начнут сокращаться, а ночи – увеличиваться, еще одним неудачником – еще одним трупом, висящим на Игольчатом Мосту – станет больше. И Ночная Тень заберет мою душу.
Хм… а не лицемерно ли убийце просить прощения у еще теплого трупа? Конечно, лицемерно. Но так уж меня воспитали: сделал вред – попроси прощения… Правда, мои воспитатели имели в виду деревья, а не людей, но ведь привычка – вторая натура.
