— Похоже, что извинения тебе не помогут, — рявкнул главарь и замахнулся.
Его клинок разрубил пустоту, и грабитель покатился прямо под ноги своему спутнику. Когда он вскочил, глаза его пылали яростью. Юноша стоял в четырех шагах от него, но улыбка его стала недоброй.
— Пристрели старика, — произнес главарь, не оборачиваясь, и вновь замахнулся.
Юноша вновь хлопнул в ладоши.
Бандит спустил тетиву арбалета, но какая-то тварь ужалила его в предплечье. Наконечник рассек воздух сверкающей молнией и пробил насквозь ладонь главаря.
Тот выронил меч и посмотрел на окровавленную руку, не веря своим глазам. Затем с воплем кинулся на юнца — задушить его голыми руками, разорвать на куски!
От чудовищного удара в глазах его засверкали искры. Пошатываясь, главарь отпустил дерево, неожиданно вставшее у него на пути, и мешком свалился на землю.
Его сообщники разом выстрелили. Юноша лишь взмахнул руками и поймал оба снаряда. Стрелы в ладонях его разгорелись нестерпимым голубым сиянием, и одну из них он небрежно швырнул обратно.
Громовой удар потряс землю. Перед грабителями сверкнула молния, опаляя их лица и превращая арбалеты в пригоршни праха.
Этого было достаточно. С побледневшими от страха лицами они бросились наутек.
…Когда главарь, шатаясь, поднялся на ноги, старик вновь ходил по святилищу, стирая пыль, раскладывая дары леса и что-то тихонько напевая. Юноша сидел на ступенях и играл на флейте. Даже сквозь туман в голове главарь осознал, насколько виртуозной была игра. А когда в глазах перестало двоиться, разглядел тонкую изящную золотую цепочку, обвивавшую шею музыканта. Рядом на ступени лежала сверкающая арбалетная стрела.
Прижимая окровавленную руку к животу, главарь поплелся прочь. Никто не обратил на него ни малейшего внимания.
— …Так что оставаться здесь безопасно, — сказала Рисса. — Ты меня слушаешь? Нламинер стряхнул с себя видение.
— Не вполне, — ответил он. — Извини. Повтори еще раз.
— Судя по всему, — пояснила Рисса, обводя рукой стены пещеры, — никто сюда не заглядывает. Не стоит останавливаться в других местах, пока не выясним, что к чему.
— Понятно. — Впервые он ощутил усталость. Она накатила волной, и неожиданно не осталось сил, даже чтобы подняться на ноги. — Завтра и начнем, — промолвил он невпопад и свалился рядом с поленницей.
Рептилия постояла над ним, вслушиваясь в дыхание, и села у «порога». Ветер гудел уже совсем сердито, но в укрытие ему было не проникнуть.
Постепенно сон сморил и ее.
Тучи разошлись, и солнце засияло над притихшим океаном.
Нламинер стоял на мраморной лестнице. Только теперь она простиралась не на сотню футов, а на тысячу. Величественное здание возвышалось над ним; незнакомый изящный город расстилался внизу. Множество рептилиеобразных существ чинно шествовали по лестнице.
Они не обращали на него внимания. Все они были по грудь Нламинеру, но держались так, словно он был песчинкой у ног великанов. У тех, кто поднимался к зданию («храму», решил Нламинер), в руках были подношения — гроздья незнакомых ему мелких ягод, резные фигурки и многое другое.
Пожав плечами, Нламинер направился наверх. Он не ощущал своих шагов — словно плыл по воздуху. Тут только до него дошло, что это — видение, сон. Он усмехнулся. Нечасто ему доводилось видеть столь яркие и правдоподобные сны.
«Поклонись статуе, когда войдешь в храм», — шепнул ему чей-то голос, и Нламинеру немедленно показалось, что где-то он уже его слышал. Двигаясь вверх, он достиг массивных распахнутых дверей сооружения и вошел внутрь.
Красивые мозаики, воздух, прохладный и исполненный необычной свежести, огромная фигура улыбающегося божества в дальнем конце зала. И сотни существ. Как по команде, они повернулись в его сторону. Под взглядом немигающих глаз с сузившимися вертикальными зрачками Нламинеру стало не по себе. Он медленно поклонился статуе, и все сразу же перестали им интересоваться.
«Положи подношение к его ногам», — вновь шепнул голос, и Нламинер опустил глаза. В руках он нес свой меч, «Покровитель», и края клинка едва заметно поблескивали сиреневым отливом.
Сквозь туман, клубившийся в голове, проползла мысль: «Что-то здесь не так! Остановись немедленно и подумай!»
Он замер и поднял глаза на статую. Множество предметов украшало ниши и постаменты поблизости от нее — вазы, статуэтки, ягоды, множество вполне повседневной утвари… Что случилось, почему его так беспокоит меч, который он должен положить к ногам изваяния?
Слабый стон пронесся по залу, и все вокруг стало таять, терять материальность и прочность. Затем сияющий сгусток света пронизал пространство и взорвался перед ним, расплескивая свет и смывая вялость и неторопливость, с которой он шествовал по видению.
Чья-то прохладная рука прижималась к его лбу.
Нламинер открыл глаза и сел. Рисса стояла над ним, принюхиваясь; посмотрев ему в глаза, она уселась рядом. Сквозь «дверь» в пещеру просачивался утренний свет.
— Что случилось? — поинтересовался Нламинер, разминая чудовищно затекшие суставы. «Отвык я от походной жизни», — подумалось ему.
— Ты говорил во сне, — был ответ. — Прежде никогда с тобой такого не было. Видел сон? Нламинер кивнул.
— Довольно яркий и странный. А что? Рисса запнулась.
— Это весьма необычно, но я тоже видела сон. Он был… — Она потрясла головой, словно не вполне еще проснулась, и встала. — Впрочем, ладно. Я не чувствую ничего подозрительного ни в тебе, ни в себе. Пошли.
«И так всегда», — угрюмо подумал Нламинер, выкарабкиваясь навстречу прохладному утреннему морю.
Ветерок пригладил его мех и развеял последние остатки ночного видения. Сразу же захотелось есть. «Однако, — подумал Нламинер, — наш стол не будет баловать разнообразием». Только чайки гнездились на островке; если наверху нет людей, останутся лишь дары моря. В сыром виде. Да, и морская вода взамен пресной.
— Пойду-ка я наверх, — сказал Нламинер, окидывая взглядом Лестницу. — Может, случится чудо и там кто-то есть.
— Хорошо, — кивнула Рисса в ответ. — Попытайся открыть ворота. Только осторожнее: там, где нет света, наверняка небезопасно. Я пока поохочусь.
И нырнула в море.
Нламинер проводил взглядом ее силуэт и пошел наверх, считая ступени. Солнечные лучи скользили по-над морем; картина была мирной и величественной. Впрочем, давно известно, что мир ночной разительно отличается от мира дневного. «И сумеречного мира», — шепнул ему голос на ухо, и Нламинер резко остановился. Опять этот голос! Где же он его слышал?
