Я оглянулся через плечо в сторону Моравик. Она спала, веретено упало к ней на колени, белое и пушистое — точь-в-точь перезревший камыш. Я отшвырнул битый паданец и задрал голову, разглядывая запретные сучья на макушке дерева, где висели золотистые яблоки. Вон то я, похоже, мог бы достать. Яблоко было круглое, блестящее, оно прямо на глазах наливалось сладким соком. У меня потекли слюнки. Я нащупал опору и полез наверх.
Мне осталось две ветки до того яблока, когда со стороны моста послышался крик, а потом — перестук копыт и звон упряжи. Я застыл на месте. Вцепившись в ветку, как мартышка, я встал на ноги, раздвинул листья и взглянул в ту сторону. По мосту в город скакал отряд людей. Один ехал впереди, с обнаженной головой, на большом буром коне.
Это не Камлах и не дед; и он не из наших дворян — его люди носили незнакомые цвета. Когда они подъехали ближе, я разглядел, что их предводитель — чужестранец, черноволосый, чернобородый, одет не по-нашему, на груди — что-то золотое. Наручи на нем тоже золотые, плечи очень широкие. Отряд у него был человек в пятьдесят.
«Король Горлан из Ланаскола». Откуда взялось это имя, такое отчетливое, я понятия не имел. Может, в лабиринте подслушал? Кто-то невзначай обмолвился при мальчишке? Может, даже приснилось? Щиты и наконечники копий сверкнули на солнце, на миг ослепив меня. Горлан из Ланаскола. Король. Приехал жениться на моей матери и взять меня с собой, за море. Она будет королевой. А я…
Он уже поднимался в гору. Я принялся осторожно сползать вниз. «А если она откажет ему?» Это голос корнуэльца, я узнал его. А потом — голос дяди: «Да все равно, если она и откажет ему… Мне бояться нечего, даже если он сам явится…»
Отряд неторопливо переезжал через мост. Лязг оружия и топот копыт слышался в неподвижном разогретом воздухе.
Приехал он сам. Он здесь.
На высоте фута над стеной я оступился и едва не упал. По счастью, мне удалось удержаться и благополучно соскользнуть на стену вместе с дождем листьев и коры как раз в тот момент, когда нянька пронзительно закричала:
— Мерлин! Мерлин! Господи помилуй, где же этот мальчишка?
— Я здесь… здесь, Моравик… я слезаю.
Я приземлился в высокую траву. Она бросила веретено и подбежала ко мне, подобрав юбки.
— Что там творится на дороге у реки? Лошади скачут, похоже, целый отряд… Святые угодники, вы поглядите на этого ребенка! Только на неделе починила тунику, а теперь глянь, на кого ты похож! Смотри, какая дыра — кулак пролезет, а грязный-то, грязный — бродяга, да и только!
Она протянула руку — я увернулся.
— Прости, пожалуйста. Я спускался и упал, хотел сказать тебе. Там отряд всадников — приезжие! Моравик, там король Горлан из Ланаскола! В красном плаще и с черной бородой!
— Горлан из Ланаскола? Господи, да это же всего миль двадцать от моей деревни! Хотела бы я знать, зачем он явился?
Я удивленно посмотрел на нее.
— Как, ты разве не знаешь? Он приехал жениться на маме.
— Чушь какая.
— Это правда!
— Ну да, правда! Уж я-то знала бы! Не говори таких вещей, Мерлин, а то попадет тебе. Откуда ты это взял?
— Не помню. Мне кто-то сказал. Мама, наверно.
— Не было такого, сам знаешь, что не было.
— Значит, я где-то слышал.
— Слышал, слышал! Говорят, чем щенок глупее, тем уши длиннее. От земли не видать, вот и слышишь все на свете. Чего улыбаешься-то?
— Просто так.
Она прижала палец к губам.
— Слишком много слушаешь того, что тебя не касается. Неудивительно, что люди говорят то, что говорят.
Если мне случалось проболтаться, я обычно отступал и уходил с опасного места, но сейчас я был слишком возбужден.
— Это правда, правда, вот увидишь! Какая разница, где я это слышал? Ну не помню я, но знаю, что это правда! Моравик…
— Ну, что?
— Король Горлан — мой отец, настоящий отец!
— Че-го?
Возглас провизжал, как пила.
— А ты не знала? Даже ты не знала?
— Да не знала я, не знала! И ты ничего об этом не знаешь. И если только заикнешься кому-нибудь еще… Да откуда ты вообще знаешь, как его зовут? — Она встряхнула меня за плечи. — Откуда ты знаешь, что это король Горлан? Никто не говорил, что он приедет, даже мне ничего не сказали.
— Не помню, где и что я слышал. Я просто слышал где-то это имя, вот и все, и я знаю, что он приехал к королю насчет мамы. Мы уедем в Малую Британию, Моравик, и ты с нами поедешь, если хочешь. Поедешь, правда? Там твой дом. Мы, наверно, рядом будем…
Она сжала мое плечо, и я умолк. К моему облегчению, в саду показался один из телохранителей короля. Он подбежал, запыхавшись.
— Его к королю требуют, мальчишку. В большой зал. И поживей.
— Кто приехал-то? — спросила Моравик.
— Король сказал — поживей. Ищу, ищу его…
— Кто приехал?!
— Король Горлан из Бретани.
Она зашипела, как встревоженная гусыня, и отпустила меня.
— Мальчишка-то зачем понадобился?
— А я знаю?
Слуга запыхался — день был жаркий, а стражник был грузен и не церемонился с Моравик — она была моя нянька и с ней считались немногим больше, чем со мной.
— Я только знаю, что за госпожой Нинианой послали, и за мальчишкой тоже, и, по-моему, кой-кому здорово всыплют, если королю вздумается позвать его, а его там не окажется. Он сам не свой, как эти гости приехали, вот что я тебе скажу.
— Ладно, ладно. Беги назад, скажи, сейчас придем.
Стражник убежал. Моравик обернулась ко мне и ухватила меня за руку повыше запястья.
— Ах, силы небесные! — У нее было больше всяких амулетов и талисманов, чем у любого другого жителя Маридунума, и я ни разу не видел, чтобы она прошла мимо придорожного святилища и не воздала почестей его божеству, кем бы оно ни было, но официально она считалась христианкой и в трудных ситуациях становилась весьма набожной. — Херувимы, серафимы, святые угодники! И надо ж ему было именно сегодня ободраться, как чучелу! Скорей, скорей, детка, а то попадет нам обоим.
Она поволокла меня к дому, громко взывая ко всем своим святым и требуя, чтоб я пошевеливался, — она явно решила даже не обсуждать тот факт, что я был прав насчет приезжих.
— Ах, святой апостол Петр, и зачем только я наелась угрей на обед? Всегда меня от них в сон клонит! И надо ж, чтоб именно сегодня! Ну-ка, быстро, — она втолкнула меня в комнату, — скидывай эту рвань и надевай хорошую тунику. Что-то тебе Господь посылает? Ничего, сейчас узнаем! Скорей, скорей, детка!
Комната, где я жил вместе с Моравик, была маленькой, темной, рядом с комнатами прислуги. Там все время пахло жареным из кухни, но я любил этот запах; любил и старую грушу, обросшую лишайниками, — она заглядывала в самое окно, и летом по утрам на ней пели птицы. Мое ложе находилось прямо под окном. Кровать не кровать — просто доски на чурбаках, ни резьбы, ни спинки. Я слышал, как Моравик говорила другим слугам, думая, что я не слышу, что это, мол, не место для королевского внука, а мне — что ей так удобно: поближе к прочим слугам. Да там было и неплохо: Моравик следила, чтобы мой тюфяк всегда был набит свежей соломой, а шерстяное одеяло было ничуть не хуже, чем у моей матери в ее большой комнате рядом с королевской опочивальней. Сама Моравик спала на соломенном тюфяке на полу у двери, и это ложе иногда делил с ней большой волкодав, который спал у нее в ногах и вечно чесался и охотился за блохами, а иногда Кердик, конюх, сакс, которого взяли в плен во время набега много лет назад и женили на одной из наших девушек. Через год она умерла родами, и ребенок тоже, но Кердик остался и, видимо, был вполне доволен своей участью. Я однажды спросил Моравик, зачем она пускает собаку в комнату, если все время жалуется на вонь и блох; не помню, что она ответила, но я и так знал, что пес здесь затем, чтобы предупредить, если кто ночью войдет в комнату. Кердик, конечно, не считается: при виде него пес только стучал хвостом по полу и уступал ему место. Наверно, Кердик приходил за тем же, за чем и пес, — ну и не только за этим. Моравик на эту тему особо не распространялась, и я тоже. Считается, что дети спят очень крепко, но я даже совсем маленьким иногда просыпался по ночам и тихо лежал, глядя на звезды за окном — они блестели в ветвях груши, как серебристые рыбки в рыбацкой сети. Что делали Кердик с Моравик — меня не занимало: он стерег меня по ночам, как она днем, вот и все.
