— Это не жилы — это мясо! — протестовал ван Чех, — а почему горький?
— Желчи много, — бросила я.
— Все, хватит шутить. Пошли работать. Я буду жить вечно, если буду столько смеяться, — подавив приступ смеха, сказал он.
Только когда в дверь оставалось войти, я поняла, что нам двоим не хотелось туда входить, отсюда и дурацкий смех.
Желтоватые стены облизывало солнце и от того они казались белыми. Идеально убранная постель и скатерть на столе слепят белизной. Даже темноватый пол смотрится каким-то светлым. Меня поветило де жа вю, что к столу сейчас подойдет Виктор весь в белом. Но в сером кресле в углу сидела в черной пижаме брюнетка. В чувстве прекрасного ей нельзя было отказать, она очень эффектно смотрелась на белом фоне. Мадмуазель дер Готер тщательно за собой следила. Мнилось мне тогда даже специально выбеливала кожу, чтобы эффектнее выглядеть. Но все по порядку.
Поражали вообрежение ее глаза. После всего того, что я наслушалась от ван Чеха, я ожидала увидеть фурию, некую соблазнительницу, женщину-кошку, хищницу. Нет, Британия была не такой. Глаза ее светились доброй улыбкой и кротостью. Росту она была среднего, миниатюрная, изящная, тонкая, хрупкая — это все о ней. Все черны лица были тонкими, даже мелковатыми, но очень приятными. Густые темные волосы аккуратными кольцами спускались чуть ниже плеч. Она производила впечатление неземной красавицы, воздушной, легкой. "Принцесса", — пронеслось у меня в голове. И как такая хрупкая птичка сюда попала? Невольно я поддалась обаянию этой тонкой улыбки, острого носика и лучащихся добрых глаз.
— Здравствуйте, — улыбнулась Британия. И тут она обманула мои ожидания: голос не был писклявым, он был просто высоким, но очень приятным.
— Здавствуйте, Британия, — поздаровалась я, — меня зовут, Брижит Краус дер Сольц, я студентка на практике у доктора ван Чеха, я буду наблюдать вас.
— Слишком много чести, — улыбнулась она, — Садитесь рядом.
Я села неподалеку на стул. Доктор тем временем бесшемно подошел к окну и резко распахнул окно. Скетло задребезжало, заскрипели рамы, одна из створок стукнула по стене. Я резко обернулась. Ван Чех пропал уже наполовину в окне. Сердце мое замерло. Я быстро посмотрела на Британию. Она пожирала взглядом ван Чеховы ноги, как-то подалась вперед в кресле, лицо ее побледнело, над губой выступил пот, пальцы вцепились в кресло и вжали его так, что побелели.
Ван Чех согнул в колене одну ногу, а потом оттолкнулся от подоокнника и весь оказался в комнате. Лицо его было довольным.
— У тебя очень затхло, Бри, — сказал он, — окна выходят на сад, сейчас проветрится и придет прекрасный аромат. А то сидишь тут задыхаешься.
У меня отлегло. Британия устало откинулась в кресле, не скрывая разочарования на лице. Она даже крошечным кулачком едва стукнула по подлокотнику от досады.
"Два в одном!" — откомментировала я, наблюдая процесс превращения кровожадной Британии в миловидную женщину.
— Шут гороховый, — процедила она сквозь зубы, — Приятно было вас видеть, Брижит, — улыбнулась она мне, — Я что-то устала. Я хочу спать, вы не оставите меня одну?
— Конечно-конечно, — радостно вскочила я. Из палаты я вылетела пулей.
— Ты, наверное, хочешь узнать, что это было? — интимно спросил ван Чех.
— Провокация, — пожала я плечами, — Зачем только?
— Чтобы ты не поддавалась на ее чары. Она — красавица, я не спорю. Но это очень опасная игрушка, не смотря на всю свою безобидность. Ты видела ее, когда я свесился из окна. Ты все поняла.
— Поняла. Только перепугалась до чертиков, что придется сидеть в соседних с ней палатах и кушить из вас биточки.
— Ничего страшного, потом просто бы написала мне письмо на могилку и рассказала бы вкусный я или нет, — парировал доктор, — нам на верх и не фырчи.
Мы дошли до уже знакомой мне палаты.
— Здесь лежал Виктор, — вырвалось у меня.
— Было дело, — согласился ван Чех, — Он, кстати, много потерял вылечившись. Он стал скушнее.
Я дернула плечиком. Ван Чех передразнил меня и толкнул дверь вперед.
— Вы ничего мне рассказать не хотите?
— А зачем?
В палате было темно насколько это вообще может быть на солнечной стороне днем. Треугольники использовались, как шора на окна. Кровать была застелена, мебель стояла по местам, как будто здесь никто не жил. На свободном постранстве сидело нечто. Мы с доктором инстинктивно шли на цыпочках. Я подошла к тому, кто сидел на полу и увидела, что это рыженькая девушка. Больше я ничего не могла сказать, потому что меня обуял ужас. Она не отреагировала, когда я села рядом с ней, чтобы рассмотреть получе, но находиться от нее вблизи было невыносимо.
Она была большой, не очень высокой, но крепко сбитой, большой полная противоположность Британии. Сидела на коленях. И вряд ли уже чувствовала свои ноги. В руках у нее были два кубика от детской игры, смысл которой сложить кубики и получить картинку, при этом на каждой грани кубика своя картинка. Она хаотично вертела кубики у руках, пытаясь сложить одну часть картинки.
— А остальные кубики где? — спросила я шепотом. Больная дернулась, как будто по ней пустили слабый заряд электрического тока.
— На столе, — в полный голос сказал ван Чех. Больная никак не отреагировала. На столе лежали кубики. Картинка не была сложена. Я покрутила кубики, у меня была такая же игра в детстве. Шесть картинок, сцены из сказок: Иван-царевич и серый волк, колобок разговаривает с лисой, лиса несущая петуха за дальние леса и кот в погоне, семеро козлят не пускающие волка в дом, Морозко и Настенька в лесу и сокраментальное: "Холодно ль тебе девица?!", последняя Машенька в котомке и медведь с пирожком возле пасти на пеньке.
— Ну, что? Играешься? — пробасил над самым ухом доктор. Я подскочила на месте от неожиданности. Стол тоже дрогнул и задел картину на подоконнике, картина, поставленная наскоро, упала с грохотом на стол. В палату ливанул свет.
За нами взвыла больная.
— Ой, что-то будет, — прокомментировал ван Чех и сложив меня пополам пихнул под стол. Сам в долю секунды водворил картину на место. Из-под стола я наблюдала, как больная неуправившись с затекшими ногами ловко подползла к ван Чеху и стала хватать его за ноги.
Доктор подхватил ее и поднял, больная завизжала, как пожарная сирена и укусила доктора. Взвыл ван Чех. Я вырвалась из убежища и отодрала больную от доктора. Неудержавшись на ногах она упала к своим кубикам и застыла над ними. Ее серые глаза выражали смесь тупого недоумения и эйфории. Брошенные ею кубики легли на нужные стороны, они пододвинула один к другому и часть картинки сложилась. Молча, не видя нас, она подошла к столу и взяла два новых кубика, стала так же хаотично перебирать их, радостно поглядывая на уже сложившиеся.
