Вторые чары, по мнению Джил, были недалеки от истины. На пути в Пенамбру она успела возненавидеть упрямого мула всем сердцем, но понимала, что нельзя отдать его на съедение местным хищникам. Порой в нарушение устава гвардейцев Джил тоже приходилось трудиться. Чаще всего Ингольд посылал ее к подножию лестницы, ведущей из подножия подземелья, и она прислушивалась к происходящему во дворе, одновременно наблюдая за нижними коридорами. Маг отдавал ей свой посох, и магический свет отблесками ложился на грязную воду под ногами и на сморщенные толщи сланча. Все, что оказалось невозможно погрузить на мула, Ингольд перепрятал в более сухих помещениях и наложил чары против крыс и насекомых до той поры, пока кто-то еще не сможет предпринять долгое утомительное путешествие в Пенамбру из долины Ренвет, чтобы забрать эти сокровища.
Помимо книг — медицинских, исторических, юридических, а также обычной развлекательной литературы, — они отыскали все богатства Церкви: золотые чаши и сосуды, украшенные геммами и жемчугом, кресла с позолоченными спинками, церемониальные подсвечники высотой в человеческий рост и увешанные алмазами, образа святых, чьи глаза были выложены самоцветами, точно так же, как и орудия пыток, приведшие их к святости; мешки с золотыми и серебряными монетами. Все это они оставили в неприкосновенности, хотя Ингольд и забрал с собой серебро, а также несколько драгоценных камней без трещин, сколов и изъянов, — лишь такие могли удержать в своей сердцевине особо сильные чары. Оставшиеся сокровища он окружил заклятиями и охранными рунами. Несомненно, впоследствии все это могло пригодиться людям.
Ночью они дежурили по очереди, и даже занимаясь любовью при свете костра, ни один из них не мог позволить себе полностью расслабиться. Конечно, разумнее было бы вообще проявить сдержанность, но опасность подстегивала их обоих. Время от времени порыв ветра доносил до них запах дыма и человеческого пота, — это означало, что где-то неподалеку в зарослях у старых каналов прячутся грабители, либо упыри. Джил, бледная и страдающая, несмотря на все исцеляющие чары Ингольда, засыпала почти мгновенно; маг, запахнувшись в меховой плащ, сидел у огня, вслушиваясь во тьму.
Именно так Джил и увидела его во сне на вторую ночь, и поняла, что он должен умереть.
Они занимались любовью, и ей снилось, что они делают это вновь в своей крохотной комнатенке на первом уровне Убежища в кварталах стражи. Ей снилось, что она задремала, пресытившись нежными ласками, и ее темные растрепанные волосы рассыпались по его мускулистой груди. Во сне она ощущала запах его кожи, запахи еды, доносившиеся с кухни, промасленной кожи от одежды и оружия, — на эти ароматы она променяла запах выхлопных газов и синтетики своего былого дома.
Джил снилось, что пока она спала, он сел, подтягивая на себя одеяло. Белые волосы падали на плечи, а глаза из-под тяжелых век смотрели жестко и задумчиво. Сейчас в них не было ни любви, ни ласки, — казалось, он едва ли узнает Джил.
А затем, пока она спала, он начал творить свою магию, нашептывать слова, что заставят Джил обезуметь от любви, бросить друзей и семью, учёбу в Калифорнийском университете и все остальное, что было ей так близко и знакомо. Он плел чары, которые с самого мига их встречи превратили ее в покорную рабыню.
Угроза дарков, весь этот ужас, огонь, эти раны, люди, которых ей пришлось убивать, все эти пролитые слезы... Все было рассчитано и входило в его планы. Всего этого он добился от нее колдовством, а не любовью. Ярость Джил была подобна пробуждающемуся вулкану. Потрясенная, обманутая, униженная, она готова была уничтожить все на своем пути. Это насилие, — твердил ее разум. Предательство, алчность, похоть, лицемерие... Насилие.
Но он наложил чары, которые заставляли ее погружаться все глубже в сон, и тогда Джил поняла, что не обретет свободу, покуда жив Ингольд.
Она пробудилась и обнаружила, что сжимает в руке нож.
Она лежала во дворе епископского дворца у горящего костра. Мул, привязанный неподалеку, вдруг вскинул голову и запрядал длинными ушами, к чему-то прислушиваясь. Ингольд, сидевший к огню спиной, также насторожился. Золотистые отблески лежали на влажной поверхности сланча и на кожаных переплетах книг. Где-то вдалеке голос, похожий на человеческий, кричал, захлебываясь в агонии, под клыками незримого ночного хищника.
«Хорошо, — со странным спокойствием и ясностью сказала себе Джил. — Он отвлекся».
Почему у нее такое чувство, как будто все это было подстроено заранее?
Одеяло соскользнуло на землю, когда Джил встала на четвереньки, прижимая к боку нож. В сердце своем, в самой плоти своей несла она уверенность, что несчастный обитатель руин был убит ради нее, и точно так же она знала, что сейчас невидима для Ингольда, непроницаема для его магии. Если она будет двигаться тихо, как учили ее в гвардии, то перережет ему глотку с той же легкостью, как убила тварь, изуродовавшую ей лицо.
«И в этом тоже его вина, — с горечью подумала Джил, не сводя взгляда с тонкой пряди белых волос, выбивающихся из-под шапки мага. — Наверняка это он накликал на меня ту тварь. Прежде я была прекрасна...»
Но она знала, что это не так. У нее было тонкое лицо с заостренными чертами и непокорной гривой черных волос, — Джил едва ли можно было назвать хорошенькой, в особенности по сравнению с матерью и сестрой, никогда не понимавших ее научных устремлений.
Осознание этой лжи заставило ее опомниться, — и полностью пробудиться. Джил посмотрела на нож в своей руке. «Господи Иисусе, — подумала она. — О, Иисусе...»
— Ингольд...
Он чуть заметно шелохнулся, пристально вглядываясь во тьму.
— Да, дитя мое?
— Мне приснился сон, — сказала она. — Я хочу тебя убить.
— Давным-давно, жил один мальчик, — начал Руд и Солис.
— Жил один мальчик... — Альтир Элдорион, владыка Убежища Дейра, поуютней устроился на сундуке, служившем ему постелью, и сложил ручки на груди. В его синих глазах плясали отблески пламени в очаге.
— И жил он в огромном дворце...
— И жил он в огромном дворце.
— И множество слуг ухаживали за ним и исполняли все его желания.
Синие глаза сомкнулись. Тир глубоко задумался. У него были длинные черные ресницы, а из-под шапочки вырывались непослушные локоны. Порой он казался куда старше своих пяти лет.
— Каждое утро он ездил кататься на лошади вдоль реки, и все слуги должны были ехать с ним, — чуть погодя, продолжил Тир. — И у них у всех были луки со стрелами, а еще они везли лук и стрелы для мальчика. Они стреляли птиц у реки...
Он нахмурился с расстроенным видом.
