– Ну, уж так и быть, – вздохнул Арпоксай. И подхватив Тоха на руки, запихнул кота в походный мешок. Жена будет рада, такой подарок сбережет его дом-повозку от дурного глаза, и к тому же камышовые коты лучшие сторожа для младенцев. – А теперь в обратный путь. И уж придется бедному Лику обогнать все попутные ветры.
Андрей Николаевич Базанов проснулся совсем уж ранним утром. Было около шести часов, и за окнами еще маячила темнота и хмурая ночная осень, так что для удобства ему пришлось зажечь электричество и в комнате, и в кухне. Дизраэли уже ждал у миски, ворчал и теребил жесткий коврик на полу, как бы подгоняя хозяина. Ему был только год, но и этого срока хватило, чтобы упитанный щенок бассетхаунда превратился в настоящего пудового теленка. Что и говорить, больше половины зарплаты у Базанова вылетало на корма и услуги клубного ветеринара, но делать было нечего, домашние любимцы, как и дорогие хобби, требуют денег. Дизраэли после завтрака, достойного Гаргантюа, еще полагалось выгуливать около часа, и не в ритме чинного шествия по собачьей площадке, а в сумасшедшей гонке вслед за поводком по окрестным пустырям и кошачьим ночлежкам, до которых бассет был большой охотник. А после Базанов мог и сам принять душ, позавтракать и переодеться на службу.
Потому как иначе, чем службой, Андрей Николаевич свою работу никогда не называл. И делал это специально. Ему нравилось подчеркивать перед старыми друзьями и случайными знакомыми тот факт, что к частно-коммерческим предприятиям, торговым и производственным, и вообще к новым русским начинаниям его трудовая деятельность не имеет и не имела отношения. Базанов был государственный с-л-у-ж-а-щ-и-й, оттого и ходил он на с-л-у-ж-б-у. В Министерство финансов Российской Федерации. Где Андрей Николаевич служил в департаменте финансовых услуг. В чине начальника отдела. Кто-то скажет, что должность эта, уж конечно, не бог весть какая синекура, но Базанов синекур не искал. Хотя многие коллеги, в основном из числа сострадательного женского пола, и считали, что Андрей Николаевич не на своем месте, а достоин куда большего. Но для большего и самому Базанову пришлось бы совершать трудоемкие и довольно хлопотные ритуалы угождения высшему начальству, попутно добывая и выискивая любые полезные связи, могущие попоспешествовать его продвижению по служебной лестнице вверх. Андрей Николаевич не делал ничего подобного. И не из-за лени или излишнего чистоплюйства (которое он, впрочем, всегда был готов отставить ради государственной пользы, так что и ему случалось просить там, где выходило нужным). А просто у Базанова присутствовали иные интересы в жизни. Он любил породистых собак, и он любил старинные раритеты, в основном из области нумизматики. Правда, серьезные собиратели редких денежных знаков не считали Базанова за настоящего, безупречно сумасшедшего коллекционера, но все же имя его было им знакомо. В большей части благодаря воистину энциклопедическим знаниям и безошибочному нюху на провокационные подделки. Многие обращались к Базанову и за частной консультацией. Самого же Андрея Николаевича более интересовали длинные цепочки историй, связанных с той или иной редкостью, а не сам факт обладания ею. Потому и библиотеку он имел куда как обширную, а вот коллекцию весьма скромную. Кроме того, личные финансовые обстоятельства не позволяли Базанову всерьез скупать «жемчужины» и «чудеса» монетных дворов. Хотя и у него была мечта. Недосягаемая и неосуществимая. Когда-нибудь добыть двухноминальный стофранковик конца девятнадцатого века или двадцатипятирублевку с парным императорским портретом, выпущенную некогда исключительно для дворцового обихода. Но те монеты купить представлялось возможным только с аукционов и только за баснословные деньги, которых Базанову взять было совершенно негде. Тем не менее Андрей Николаевич все мечтал: мало ли, завещание неизвестных родственников… или, скажем, клад… А пока что любовался их печатными изображениями. Правда, и у него имелись в коллекции, собранной просто для души, без особой системы, один «корабельник», хотя и в плохом состоянии, и монеты «нового кузла» чекана времен Ивана Грозного, также мечевая копейка с клеймом псковского мастера Заманина – повод для зависти не одного конкурента, «крамольная денга» с великокняжеской шапкой Тверского денежного двора, еще полушка с летящей птичкой и надписью «Государь», сделанной вязью.
Вернувшись с прогулки (и сам, и Дизраэли по уши в московской уличной грязи после ночного дождя), Базанов еле успел к трезвонившему телефону. В такую рань позвонить могла только его мама, ни разу за почти пять лет отдельного житья ее младшего сына не забывшая напомнить ему о пользе полноценного завтрака. Андрей Николаевич снял трубку и не ошибся. Действительно, на проводе была мама, тут же прозвучала и традиционно-непременная фраза о полезном питании. Но не только. В этот раз у его мамы, Настасьи Сергеевны, имелось для сына и еще кое-что любопытное.
– Андрюшенька, ты помнишь Машу? Ну стриженую такую, она еще до сих пор курит «Беломор»? Ну, Марья Платоновна – в таких кудельках, как в довоенные годы?
– Мама, какой «Беломор», его сейчас даже байкеры не курят, не то что молодые девушки! – не очень любезно откликнулся Базанов, предвидя очередную попытку матери навязать ему совершенно ненужную невесту. Мысли же его были заняты в сей момент совсем иными предметами.
– Господь с тобой, Андрюшенька, при чем здесь девушки? Марье Платоновне шестьдесят один год! – обиделась в трубку Настасья Сергеевна, но тут же решила, что сын ее, видимо, решительно не помнит сейчас никакой Маши в кудельках. – Она давняя моя пациентка, почти подруга. Да Крымова же! Она еще помогала тебе достать каталог Мельникова по допетровской эпохе!
Тут же Базанов ее и вспомнил. И вспомнил, при чем здесь «Беломор». Крымова и в самом деле была некогда пациенткой его матери, в туберкулезном диспансере, и Настасья Сергеевна то и дело пилила Крымову неустанно и регулярно, чтобы бросила курить, при ее-то кавернах. Но легкое Марье Платоновне спасли, и «беломорина» так и осталась навсегда в ее зубах как некий символ человеческой непокорности судьбе. Крымова иногда захаживала к Базановым в гости, и отец его, Николай Аристархович, все время выгонял ее на балкон дымить, хотя и сам курил исправно сигареты всегда с ментолом. Но запаха «Беломора» – ядреного и портяночного – на дух не переносил.
– Ну хорошо. Помню я твою Машу и «Беломор» тоже помню вместе с каналом. Мам, мне на службу пора! – намекнул Базанов, опасаясь, что воспоминания о Крымовой могут затянуться.
