– Да ты чего, парень, – сказал один из них. – Садись в тенек, отдохни.
Дима недоверчиво пожал плечами.
– Садись, садись, – поддакнул второй.
Все еще настороженный, Дима устроился между корней, положив связанные руки себе на колени. Два поверженных им противника слабо шевелились на земле и хриплыми голосами проклинали богов.
– Завтра будем в Гераклее, – задумчиво сказал один из бывших пиратов. – И распродадут нас, братцы, задешево, как каких-нибудь сардов.
– Он действительно собирается всех нас продать? – спросил Дима.
– Конечно, – последовал ответ. – А что ты думал? Было время, мы и сами приторговывали людьми.
– У меня на родине такого нет, – гордо сказал Дима.
– Ты никак скиф?
– Нет, – ответил Дима.
– Значит, не скиф, – сказал пират и скучно почесался. – И не псесс, часом?
– Не псесс я, – уныло сказал Дима.
– И не хавк? – на всякий случай уточнил настырный пират.
– Да русский я, русский, – не выдержал Дима. – Отвяжитесь.
И они действительно отвязались, но сквозь сон Дима слышал их голоса, бубнившие то тише, то громче:
– Я же говорил, что он боруск. Боруски все такие…
– Да, странный он какой-то, – прошептал второй голос, и все провалилось в черноту сна.
Торговец поднял их рано, торопясь пройти дорогу до Гераклеи прежде, чем наступит нестерпимая жара, и вскоре уже небольшая процессия брела в сторону города.
– Я есть хочу, – сказал Дима одному из своих товарищей. – У нас в интернате в это время завтрак.
– Интернат – это где?
– На севере… – Дима вздохнул. – Тебя как зовут?
– Окрикул, – гордо сказал пират.
– Красивое имя, – вежливо отозвался Дима. – Ты не знаешь, Окрикул, почему он нас не кормит?
Бывший пират усмехнулся.
– А с какой стати? Он нас и голодными продаст, будь уверен.
Дима поежился, но промолчал. Торговец, проезжая на лошади, мимоходом стегнул обоих по плечам.
– Да удушит тебя Мефитида[8] в своих смрадных объятиях, – тихонько проворчал Окрикул ему в спину.
Дима споткнулся о камень, подняв облако пыли. Глупость какая-то. Почему его занесло в Древний Рим? Какие кнопки он там перепутал? Троечник несчастный, недостойный сострадания сюковец. Теперь надо каким-то образом не уронить своего достоинства, чтобы потом не было мучительно стыдно. Потом? А вдруг не будет никакого «потом»? Дима похолодел. Что, если он навсегда завязнет в этом Древнем Риме? О знамя СЮКа, о Великий Космос, что же он будет делать в этой стране? Хорошо еще, что его заставляли изучать латынь. Надо хотя бы узнать, в какой век его занесло.
Дима лихорадочно стал думать. Он только сейчас сообразил, что приключение затягивается. Итак, век. Нужны какие-то привязки. Что же там было, в этом Древнем Риме? Дима поднатужился и припомнил: в Риме был Карфаген. Карфаген должен быть разрушен.[9]
– Ну, как там Карфаген? – спросил он нарочито легким тоном, словно вел светскую беседу.
Окрикул посмотрел на него как-то странно.
– Разрушен Карфаген, – задумчиво ответил он.
– И давно?
Окрикул помолчал, не зная, как реагировать на подобные вопросы, но Дима со всей задушевностью, на какую был способен, произнес:
– Если бы ты знал, Окрикул, как это важно для меня.
Бывший пират с сомнением почесал ухо скованными руками.
– Да лет уж десять прошло, – сказал он наконец.
Дима прикрыл глаза. Он напрягал свою зрительную память, пытаясь выудить из нее карточку с исторической датой. Учитель истории заставлял их писать крупными цифрами на карточках наиболее важные даты, полагая, что таким образом будет легче запоминать их на всю жизнь. Даты действительно въедались в мозги, как ржавчина, но сейчас почему-то выскакивали совершенно не те карточки. «Франки завоевали Галлию», «Карл Великий провозгласил себя императором». Стоп. «Третья пуническая война». Дима изо всех сил зажмурился, и из красноватого мрака поплыли синие корявые цифры: «146». Теперь осталось выяснить, до нашей эры дело было или уже после. Но как? «Э-э… Скажи, Окрикул, как там эра? Уже наша?»
Внезапно Диму осенило. Вместо «до нашей эры» говорят еще «до Рождества Христова». Стало быть, если эра наша, то весь этот скандал с Понтием Пилатом уже был.
– Скажи, Окрикул, – вкрадчиво спросил Дима, – не слышал ли ты о таком – Иисусе Христе?
– Полководец, что ли? – с сомнением сказал Окрикул.
– Философ, – поправил Дима. – Он бунтовал против Рима… Ну, и поплатился.
– Бунтовать нехорошо, – осудил Христа Окрикул. – Нет, про такого не слышал. А странно. Я ведь из Гадеса[10], а Гадес, да будет тебе известно, это порт, и все сплетни нам доставляются прямо на дом, свеженькими…
«Значит, и эра не наша», – тоскливо подумал Дима. Он быстро посчитал в уме. 146 год до нашей эры. Минус лет эдак десять… 136-й год. Или 137-й. Словом, тридцатые годы. Что же там у них происходило-то, в их тридцатые годы? А что, если бежать?..
Они шли по пыльной дороге, по обочинам среди пыльной зелени стояли мраморные надгробия и жертвенники. От жары звенело в ушах. Солнце поднялось высоко и припекало весьма чувствительно.
– Почему он не дает нам воды? – хрипло спросил Дима.
– Если пить на жаре, быстрее устанешь, – отозвался Окрикул.
– У меня в глазах черно, – сообщил Баранов. – Я сейчас упаду.
– Дурак, – равнодушно сказал бывший пират. – Лучше этого не делай.
Дима заскрежетал зубами.
И в этот момент торговец крикнул:
– Привал!
Ни к кому Баранов еще не испытывал такой жгучей благодарности. Торговец остановил коня возле мраморной стелы, у подножия которой еле слышно журчала вода. Ледяная кристальная вода источника, бережно заключенного в мраморное кольцо. На барельефе надгробия склоняла голову закутанная в покрывало женщина. Торговец слез с лошади и, нагнувшись, зачерпнул воды. Два солдата поспешно наполняли свои фляги, а рабы переминались с ноги на ногу в ожидании, пока им позволят подойти и напиться.
Наконец, торговец отошел, и пятеро приятелей-пиратов беспрекословно расступились перед Димой. Он так хотел пить, что даже не заметил этого.
Он рухнул перед источником и начал жадно глотать воду. Утолить жажду ледяной водой не так-то просто, даже если не обращать внимания на пронзительно ноющие зубы. Дима поднял голову над ключом и замер, разглядывая печальный образ на барельефе.
– Послушай… – заискивающе произнес над его ухом Окрикул. Дима обернулся. – Ты уже напился, – деликатно напомнил пират, – так отойди, а?
Дима покраснел и быстро встал на ноги.
Тем временем торговец, сидевший в тени деревьев на своем складном табурете, подозвал его к себе. Дима поплелся. Он успел уже забыть, какую жгучую благодарность только что к нему испытывал. Торговец разложил на коленях баночки и кувшинчики с какими-то притираниями.
