Я сказал это и прыгнул вперёд, ибо сил у меня оставалось как раз на один удар, и следовало его нанести. И я достал его топором, потому что мои слова оглушили его и он промедлил оборониться. Но я не смог разглядеть, сильно ли мне повезло. Торгрим вдруг крикнул мне:
– Сзади!.. Берегись!..
Я хотел оглянуться, но не успел. Камни у меня за спиной хрустнули под тяжестью зверя. Я ощутил смрадное дыхание на своей щеке. И одновременно – страшный удар в спину, швырнувший меня на камни, лицом вниз.
Я ещё слышал над собой рёв медведя, рычание и шум отчаянной схватки… но смутно, и мне было всё равно, чем у них кончится. Потом оба умолкли, и кто-то застонал, не то зверь, не то человек. Что-то прикоснулось ко мне, я не понял, лапа или рука… А когда меня понесли – или потащили куда-то, – я окончательно провалился во мрак, потому что было очень уж больно.
Я открыл глаза и увидел над собой тёмные стропила Котаруда. И морщинистое, осунувшееся от забот лицо старого Хёгни. Мой воспитатель смотрел на меня, подперев бороду кулаком. У меня хватило силы заговорить, и я спросил его:
– Где Торгрим?
Хёгни наклонился ко мне и положил руку на мою грудь, чтобы я не вздумал пошевелиться. Он ответил:
– Торгрим принёс тебя сюда на руках. Он рассказал обо всём, что у вас случилось, и я видел медведя, которого он зарубил.
Я повторил:
– Что с ним, Хёгни?
Ярл вздохнул.
– Он просил передать тебе, что из тебя будет славный боец. Ведь ты тяжело ранил его. Правда, я не знаю, кто из вас постарался больше, ты или медведь. Воины хотели казнить его за тебя, но я им не позволил, и Кари помог его отстоять. А сам он говорит, что умрёт всё равно, и не будет особенной разницы, если его и казнят.
Я закрыл глаза и лежал так некоторое время. Потом спросил:
– Где он сейчас?
– В козьем хлеву, – сказал Хёгни. – Я велел устроить его там, потому что там чисто и тепло.
И дверь крепкая, добавил я про себя. Я сказал:
– Я пойду туда к нему.
Хёгни покачал головой.
– Незачем тебе туда ходить. Ты весь в повязках, а я хочу, чтобы Сольвейг увидела тебя живым.
Я пошевелился и понял, что спина моя будет разукрашена не хуже, чем у Торгрима. Я сказал:
– Ты не пускаешь меня потому, что там у него сидит наша Асгерд. Ведь так?
Хёгни отвёл глаза и промолчал. Я спросил его:
– О чём они разговаривают?
Хёгни ответил:
– Торгрим каждый день складывает для неё новую песнь. Это очень хорошие песни…
Тогда я здоровой рукой обнял его за шею, и мой воспитатель потом утверждал, будто на моём лице ему причудилась какая-то сырость. Но я больше склонен думать, что ему показалось. Я сказал:
– Помоги мне встать, отец.
…Как же далеко от жилого дома выстроили козий хлев в этом Дворе Бедняка! До него было целых пятьдесят семь шагов, я сосчитал. Я прошёл все их, один за другим. Когда Хёгни довёл меня до двери, я увидел там Хольмганг-Кари. Наш Поединщик сидел на земле возле двери, а рядом стояло его копьё и лежал привязанный Серый. Кари поднялся передо мной.
– Не казни Торгрима, конунг, – сказал он тихо.
– Я ещё не конунг, – сказал я ему и схватился за дверь, чтобы не упасть. – Я сын конунга…
Я снял руку с шеи Хёгни, потому что мне следовало войти туда одному.
Торгрим лежал на широкой лавке возле стены… И, наверное, было ему хорошо. По крайней мере, что бы он там ни говорил, а на умирающего он был похож не больше, чем я. И Асгерд действительно сидела подле него. И при виде меня вздрогнула и наклонилась вперёд, словно думая его защищать.
Я сказал:
– Выйди, Асгерд.
Она как не услышала. Торгрим повернул голову и поднял на неё глаза:
– Выйди, Асгерд…
Она встала, поправила на нём одеяло и исчезла за дверью. Моя Асгерд даже не взглянула мне в лицо и обошла, как обходят лужу. Струившиеся волосы и те не коснулись моего плеча… Я повернулся к Торгриму. Он смотрел на меня спокойно и весело. Он спас мне жизнь и на руках принёс меня в Котаруд. Он убил своего медведя и снова мог складывать песни… Чего ещё?
Тут я почувствовал, что ноги подо мной подгибались от боли и слабости, и испугался, как бы не упасть. Но всё-таки я не упал и прошёл те последние два шага, что нас ещё разделяли. Я сел рядом с ним и долго молчал, прежде чем заговорить.
Я расскажу тебе о викингах
Разбойники из северных стран
На исходе восьмого столетия – почти тысячу двести лет тому назад – к побережьям Западной Европы начали подходить с моря неизвестно откуда взявшиеся корабли под полосатыми парусами, с красивыми и страшными драконьими головами на носах… С кораблей высаживались рослые, большей частью светловолосые, хорошо вооружённые люди. Они нападали на жителей побережья, резали скот, грабили имущество, захватывали и увозили с собой пленных – и вновь исчезали за горизонтом на своих быстроходных кораблях. После себя они оставляли страх и разорение. Встретив отпор, они дрались с удивительным мужеством, до конца защищая друг друга. Взятые в плен – умирали молча, без просьб о пощаде. А если их спрашивали, чьи они, кто их господин, они отвечали: «Господина у нас нет, мы все равны между собой».
Сами себя они называли викингами или ещё норманнами – «северными людьми». Так до сих пор именуют себя норвежцы, а в те времена «северными людьми» – по отношению к континентальной Европе – были все жители Дании, Швеции и Норвегии. Теперь эти страны называют Скандинавскими. Тогда их именовали Северными. Нынешние скандинавы прекрасно понимают друг друга без переводчика, хотя есть отличия и в произношении, и в правописании, и даже в составе алфавитов. («Чтобы получить датчанина, – шутят современные скандинавы, – надо взять норвежца и сунуть ему в рот горячую картофелину…») А тысячу двести лет тому назад в Скандинавии говорили и вовсе на одном языке, который только ещё начинал распадаться на отдельные диалекты. Этот язык называли «северным» или ещё «датским» – видимо, из-за того, что маленькая Дания временами распространяла свою власть и на Швецию, и на Норвегию, и на другие страны. Вспомним, что громадный остров Гренландия посейчас числится территорией Дании; долгие века была датской провинцией и Исландия – ныне самостоятельное государство.
С другой стороны, три нынешних материковых скандинавских народа делились в древности на множество разных племён. В Норвегии времён викингов существовала даже «административная единица» – фюльк, что в переводе означает «племя», «народ». Вот как звучали названия некоторых племён: халейги, гёты, хёрды, раумы, руги, юты. Теперь на географических картах можно найти остров Готланд, полуостров Ютландию, норвежские области Хельгеланн, Хордаланн, Ругаланн… Жители этих областей в дни фольклорных праздников надевают народные костюмы, по которым можно безошибочно определить, откуда кто приехал. Сохраняются различия и в диалектах языка, и в архитектуре старинных домов, и в изготовлении традиционных предметов домашнего обихода.
Такое явление не есть что-то присущее исключительно Скандинавии. Например, во времена викингов на той территории, где теперь живут три восточнославянских народа – русские, украинцы и белорусы, – обитало не меньшее количество разных племён: словене, кривичи, поляне, древляне, дреговичи, тиверцы, уличи и иные, каждое со своими особенностями национального костюма, культуры, верований и языка. Ещё в девятнадцатом веке, посмотрев, скажем, на прялку, можно было совершенно точно сказать, где она сделана. И до сих пор русский язык Вологодской области – совсем не то, что русский язык Краснодарского края. А в древности этих различий было гораздо, гораздо больше. В каждой местности обитало отдельное племя, считавшее себя особым народом.
В древности во главе каждого скандинавского племени стоял вождь – «конунг». Знатных людей, помогавших конунгу править, называли «ярлами». Титул произносили после имени – не «конунг Харальд» или «ярл Эйрик», а «Харальд конунг» и «Эйрик ярл». Простые же, незнатные земледельцы, скотоводы, рыбаки и охотники назывались «бондами». Всё это были свободные и очень гордые люди, и земля принадлежала тому, кто её обрабатывал и с оружием в руках мог отстоять от грабителя и захватчика.
А грабили и захватывали нередко, и дело тут вовсе не в повышенной воинственности или кровожадности народа, как иногда пишут. Скандинавы никогда не были ни особо воинственными, ни особо свирепыми – люди как люди, и в древности, и теперь. Просто в Северных Странах во все времена было мало плодородной земли, пригодной под пашню или огород. Даже в современной Норвегии, например, только три процента территории пригодны для сельского хозяйства, да и то – далеко не чернозём. Гораздо больше голого камня, лесных чащ, утёсистых, заснеженных гор. И моря – настоящего благословения Скандинавских стран. Море плескалось у самого порога дома и нередко оказывалось гораздо щедрей к человеку, чем с трудом возделанные поля.
