— Скоро появятся волдыри, — с усмешкой уточнил «генерал». — А хотите, кожа обуглится?
Шадрин заорал от жуткой боли, согнулся… Сунул кисть под мышку. Затряс ею в воздухе. Только это не помогло. Руку словно сжигал невидимый огонь. Красные волдыри лопались, сливаясь в сплошную открытую рану…
Потом отпустило. Так же неожиданно.
Юрий прислонился к стене и ненавидяще посмотрел на «генерала»:
— Чего вы хотите?!
— Чтобы вы спокойно меня выслушали. — Во взгляде старика не было злобы. Мягкая отстраненность и легкая скука, словно он перечитывал давно знакомую книгу. — Кстати, руку можно вернуть в исходное состояние. Еще подумают, будто мы вас пытали.
Шадрин потрясенно смотрел, как молодая розовая кожа затягивает раны.
— Я был достаточно убедителен? — равнодушно поинтересовался «генерал». — Больше не стоит терять время на пустяки. — Он указал Юрию на обломок внутренней стены: — Присаживайтесь. Мы ведь обещали вам помочь. И мы это сделаем.
— Ясно, за что вас любил Гитлер.
— Перестаньте. Детский лепет. Вы ведь — воин. И выполняете серьезное задание вашего вождя.
— Борман ушел.
— Что такое Борман? Мешок с золотом… Но разве золото — главное? Это лишь средство. Мы поможем вождю Сталину добиться большего. Куда большего, чем стоит Борман со всеми его миллиардами.
— А конкретнее? — Шадрин внимательно смотрел на старика. В чем подвох?
— Вы вернетесь в Москву, расскажете то, что видели. И передадите одну древнюю реликвию. Предназначенную лично Махатме Сталину. Это и будет залогом нашего союза.
Юрий криво усмехнулся. Лично Сталину? Какую-то побрякушку?..
— Боюсь, я не скоро окажусь в Москве… Проще выслать по почте!
«Генерал» сухо кивнул:
— Почтальона я уже нашел.
Остаток дня Юрий провел в убежище. Его доставили и разместили в прежней комнатушке.
Ничего не изменилось. Кровать была такая же удобная. И лампочка горела, несмотря на отсутствие электричества в Берлине. На тумбочке у кровати имелись свежие газеты — одна немецкая, на плохой серой бумаге, пара шведских и одна швейцарская — еще пахнущая типографской краской.
«Как их доставляют?»
Еще одна загадка.
Пока он изучал прессу, молчаливый монах принес большую тарелку картошки с тушенкой. На десерт — пару яблок и настоящий цейлонский чай. Такого Юрий давно не пробовал. Выпил и попросил еще кружку.
Ему не отказали.
О нем заботились — почти как о дорогом госте. Но теперь он особенно остро чувствовал себя в тюрьме. В комфортабельной тюрьме…
Посуду унесли. С ворохом газетных листов он завалился на кровать. Пробежал взглядом по строчкам на немецком. Буквы расплывались. В мыслях было другое.
«Борман ушел. А тибетцы… действительно пытались помочь? Какую игру они ведут?»
Организуют ему эвакуацию из города ради того, чтобы послать знак Москве?
Вроде сходится. Ведь все прежние их ставки биты…
Юрий мрачно таращился на фотографию нового американского президента в «Стокгольмише беобахтер».
«Борман ушел к союзникам?»
Неизвестно.
Главное, что он, Шадрин, безнадежно провалил задание. И враг его использует…
* * *
Казалось, он так и не сумеет сомкнуть глаз. А вышло иначе.
Юрий вздрогнул и очнулся в кромешной тьме. Утер липкий пот со лба. Ему приснилось что-то жуткое. Но что именно — вспомнить не удалось.
Он заворочался и сообразил, что одетый лежит поверх неразобранной постели. Укрытый стопкой недочитанных газет.
Мать вашу… Так прямо и отрубился?
Голова была тяжелая. Юрий потер болезненно пульсировавший висок.
«Твари, наверняка что-то добавили в еду или чай!»
Он прислушался. Царила абсолютная тишина.
Осторожно убрал газеты на пол. Привстал — очень аккуратно, чтобы не скрипнули пружины.
Юрий помнил обстановку своей камеры. Вслепую обогнул тумбочку и прокрался вдоль стены. Нащупал дверной косяк и затаил дыхание.
Из большой комнаты по-прежнему не доносилось ни звука. Раньше сквозь крохотные щели пробивался электрический свет. Но теперь там тоже царила кромешная тьма.
«Вырубился автономный генератор?»
Скорее всего…
Юрий облизал губы. Это шанс…
Выждал минуту. За дверью ничего не менялось. И тогда ударом ноги он опрокинул тумбочку.
Грохот был порядочный. Теперь тибетцы просто обязаны заглянуть к арестанту. Юрий застыл у косяка, вслушиваясь. Сейчас он различит их шаги. Не все монахи обладают способностями «генерала». Темнота может уравнять силы…
Время тянулось. Ничего не происходило. Из большой комнаты не долетало ни звука.
«Что, оглохли, твари?!»
В сердцах Юрий ударил по двери ногой. И та почти бесшумно распахнулась.
«Ого!»
Это было настолько неожиданно, что он оцепенел. В висках гулко барабанило. А он ждал — сам не зная чего.
Иррационально, глупо. И все-таки он медлил. Почти как там, в подъезде, — острое чувство, будто впереди ловушка.
«Нервы… — Юрий утер пот рукавом кителя. — Идиотизм!»
Он и так в ловушке. В руках у врагов. И если те допустили оплошность — почему бы и нет? — он этим воспользуется.
Напряженный как струна и тихий словно кошка, Юрий двинулся в темноту. Шаг, другой…
Он уже — посреди большой комнаты. Теперь можно различить, что тьма вовсе не абсолютная. В дальнем конце подвала сквозь щель у двери пробивается свет.
Там что, тоже не заперто? После череды неудач ему опять везет.
Осторожно ступая, он пересек комнату. Никто его не остановил.
«И где же проклятые тибетцы? Все разбежались? Как крысы… Хваленые сверхчеловеки…»
Он коснулся двери, нащупал ручку и осторожно дернул. Та не поддалась.
Юрий мрачно усмехнулся. Теперь, после всего, его не остановит какой-то хлипкий замок. Это ведь не стальная дверь — обычная филенчатая… К тому же не слишком прочная.
Удар ногой. Еще удар — крепким кованым сапогом. Треск дерева. Навалиться плечом… Вот так!
Выламывая куски двери, Юрий рванулся к свету.
И зажмурился, ослепленный.
Что-то сдавило грудь, будто воздух превратился в свинец. Юрий захрипел, дернулся изо всех сил и упал.
Нет, не на каменную лестницу.
На что-то мягкое…
* * *
Он открыл глаза и понял, что лежит на траве. Это было удивительно — откуда трава в подвале?
Юрий приподнял голову и растерянно моргнул. Опять зажмурился.
Это не могло быть правдой.
Обхватив виски ладонями, он сел. Но галлюцинация не проходила. Тогда, дотянувшись до ближайшей березки, он медленно поднялся. Пошатываясь, обвел пейзаж безумным взглядом.
Юрий слишком хорошо знал это место. И это было хуже всего. Теперь ясно — он сошел с ума. От химических препаратов, от гипноза — какая разница…
Ветерок шевелил его волосы. Красное солнце рождалось из-за горизонта. Все казалось настоящим — даже запахи травы и цветущих деревьев.
Юрий рассматривал очертания улиц. И не верил.
«Нельзя верить… Надо бороться…»
Биться головой о невидимые стены подвала, царапать ладони о шершавые ступени — они же где-то рядом? Чтобы через вспышки боли вывалиться назад в реальность…
Вместо этого он опять опустился на траву. Сел, привалившись к березе. И долго глядел вдаль — на залитые багрянцем крыши и аллеи. Окна без бумажных крестов на стеклах. Небо без аэростатов заграждения. Чистые улицы, откуда давно убрали противотанковые «ежи»…
С Воробьевых гор вся Москва — как на ладони. Он не видел ее четыре года…
Что есть реальность? Может, это берлинский подвал ему пригрезился? Чужой умирающий город… Едкая гарь и трупы гражданских на улицах.
Юрий закрыл глаза.
Где-то рядом чирикали воробьи. Было удивительно хорошо и спокойно. Не хотелось думать, как он тут оказался…
Сначала отдыхать на траве — набираясь сил, отгоняя темное берлинское наваждение. Дальше… звонить начальству. За ним пришлют машину. А может… он и сам доберется? И еще кой-куда успеет.
Бегом к остановке, вскочить в троллейбус… Тут ведь совсем недалеко по московским меркам. Мичуринский проспект, дом номер тридцать шесть. Ждут его там? Или давно забыли, пролистнули, как страницу в памяти…
