Онго пощелкал пальцами, и я устыдился. Кажется, доверяя великому мертвецу сокровенные мысли, я пересек границу, за которой начиналась бестактность.
– Ты недооцениваешь своих солдат, государь, – твердо сказал Эрдрейари. – Жаль, что тебе пришлось так рано оставить Хоран... Армия умеет не только стоять насмерть и дольше. Поверь мне. Мы с Аргитаи не использовали теней для внешней разведки. Пробудившись, я был неприятно удивлен переменой. Я им не доверяю.
– Онго, прошу тебя. – Я поморщился. – Не хочу, чтобы ваша с Кайсеном размолвка отразилась на эффективности...
– Не отразится, – так же уверенно пообещал генерал; я ощутил острую благодарность – и некоторую растерянность, когда Эрдрейари продолжил: – Но по мановению моего императора я готов немедля сжечь этот скорпионник дотла. Атомники на полях.
Я возблагодарил небеса за то, что Кайсен этого не слышит, а если слышит, то не присутствует. Во-первых, я меньше всего хотел, чтобы Великая Тень и мой главнокомандующий начали интриговать друг против друга: я рисковал этого не пережить, причем буквально. А во-вторых, я не мог согласиться с Онго. Переубедить его я тоже не мог, потому оставалось лишь воспользоваться императорским правом приказывать.
– Я запомню, – сказал я. – Онго, я хотел просить твоего совета в другом деле.
Эрдрейари внимательно смотрел на меня. Я замешкался, ощутив странную неловкость.
– Совета как стратега, – продолжал я, взявшись пальцами за переносицу, – и поднятого.
Генерал сощурился, сделал затяжку и выпустил кольца дыма. Серьги его качнулись, сверкнув, когда он склонил голову к плечу. Он точно прочел мои мысли – неужто это было так легко сделать?..
– Кто? – мягко спросил он. – Кого ты хотел бы видеть рядом с собой, Мори?
– Аргитаи.
Я сам едва не сробел, сказав это, и глянул на Онго с легкой тревогой. Но Эрдрейари улыбался. Теперь он мог сделать это по-настоящему, а не позой и жестом... Лицо его необыкновенно походило на лица портретов, где генерала изображали смуглым до черноты – опаленным жестоким солнцем юго-востока, куда он отправился когда-то по слову Аргитаи Сияющего.
– Покоритель народов... – задумчиво сказал великий сподвижник великого государя. – Что мне ответить? Я вижу в тебе его черты и думаю, что ты не стал бы прислушиваться к его советам.
От изумления я не сказал ни слова; Онго продолжал:
– Аргитаи Данари, названный Сияющим, видел высшую радость и предназначение мужчины в войне. Ни Лаанга, ни Эррет никогда не могли переубедить его. Империя при нем выросла вдвое, но тогда была пора высшей зимы, Мори, и люди сами творили свою судьбу. Боюсь, сейчас неподходящая эпоха для Аргитаи. Он не будет рад увидеть ее.
Я прикрыл глаза и сел в кресло.
Да, верно. В глубине души я ждал такого ответа. Можно позвать мертвеца, чтобы прислушаться к вековой мудрости, но нельзя переложить решение на плечи предков. В этом была моя ошибка...
– Онго, – сказал я, – ты говорил, что определенным образом связан с Лаангой.
Эрдрейари подхватил мысль, избавив от необходимости ее заканчивать:
– В Башне он говорил со всеми одновременно.
– Хотел бы я знать, зачем ему это потребовалось.
– Не исключено, что просто из озорства, – ответствовал Онго с усмешкой. – Не стоит переоценивать великих магов. В человеческую голову может вместиться ограниченное количество мудрости.
– Но все-таки, – я откинулся на спинку кресла, – хоть кто-нибудь может внятно пересказать то, что услышал от Лаанги?
– Боюсь, что нет. Я неоднократно пытался составить рассказ, даже записать. Я понял, что Лаанга сказал мне лично. Но восстановить беседу дословно не удается, и, кроме того, Мори... я не хотел бы, чтобы содержание ее оказалось всеобщим достоянием. Это только мое.
– Понимаю.
Я разделял чувства Онго.
Мне было стыдно.
Осмыслив слова Лаанги и поняв, что никто и ничто не будет управлять мной помимо воли, я испытал неописуемое облегчение. Но потом, вспомнив, о чем я думал во время совета, воображая, что мысли принадлежат некоему иному разуму, зубами заскрежетал от злости на себя. Какая бы иная ответственность на мне ни лежала, но стоило хотя бы в фантазии отказаться от ответственности за собственные решения, и на свет полезла такая мерзость, что побрезгуешь плюнуть. Кровь небесная...
– Это не значит, что я собираюсь утаивать что-либо от моего императора, – внезапно сказал Эрдрейари.
Я даже привстал в изумлении.
– Онго, не стоит, право...
– Об этом знают даже школьники, в конце концов, – с усмешкой сказал генерал. – Я не могу и не хочу пересказывать речи Лаанги, но роман госпожи Суэри читывал едва ли не каждый первый. Не сказать, чтобы мне это льстило. Литературное мастерство госпожи Суэри бесспорно, хотя кое-где заметны огрехи стиля, а незнакомство почтенной дамы с солдатским походным бытом очевидно. Она не рискнула описывать ход битв, заменив фантазию цитатами из моих дневников. Удачный и умный ход, но какую же я чувствовал неловкость! Признаться, Мори, не думал, что оказаться чьим-то персонажем – это такая плюха.
Я слушал его, глядя в сторону. Онго шутил, но в голосе и во всей фигуре его ощущалось такое напряжение, что мурашки бежали по спине.
– Разве ты не читал этот роман? – негромко спросил он.
Предмет романа не располагал к шуткам. Думал ли я в свои одиннадцать лет, за полночь под одеялом глотая его страницы, что когда-нибудь окажусь на «ты» с самим Эрдрейари...
«Десять тысяч повешенных».
Когда Эрдрейари взял Метеаль, столицу Восточных островов, Царь-Солнце признал поражение и назвал себя младшим братом Аргитаи, повелителя Уарры. Генерал оставил в городе новую администрацию и гарнизон, а сам отправился в Кестис Неггел. Тем временем цвет аристократии архипелага, потрясенный поступком царя, собрался на тайный совет. Предводители жреческого и воинского сословий долго спорили, а потом объявили, что воин дает одну присягу, второй души и второй чести ни у кого нет. Пусть святой господин и отрекся от подданных, но подданные не отрекались от господина.
Они подняли мятеж. Горожане поддержали их. По истечении суток после того, как мятежники захватили дворец Царя-Солнце, на островах Яннии и Тиккайнае не осталось ни одного живого уаррца. В числе жертв был и первый наместник островов, Неи Данари, цесаревич.
Эрдрейари, охваченный страшным гневом, вернул острова Уарре. К Метеали полководец подошел ночью, во главе Особых корпусов. Еще затемно он взял столицу во второй раз; многие бунтовщики попали в руки уаррцев живыми.
«Утром солнце, поднявшись над городом, увидело десять тысяч повешенных». Это была фраза из романа; я помнил ее до сей поры... и песню тоже.
