— Это швабры, Гермиона. Даже если бы я и опасался, что ты попытаешься одной из них меня до смерти забить, все равно бы не прятал. Прежде ими домовики пользовались, лет сто назад.
— Кладовка?!
Он слегка отвернулся и кивнул куда-то в сторону.
— Кладовка.
— Я такая навсегда?
— Скорее всего, кольцо действует, твоя кровь ему не подходит. Мать просила меня уничтожить его, но я не смог…— Драко держал меня под руку и не спеша вел в гостиную. Ответа на вопрос я так и не получила.
— Ты со мной будто прощаешься… — действительно, я его еще не видела настолько подавленным, и то, что эта подавленность имела непосредственное отношение ко мне, подавляло и меня. И руки он касался легонько, и в глаза старался не смотреть, и голос у него был непривычно тихий…
— С ума сошла? — он перестал меня поддерживать и тотчас превратился в того знакомого и весьма скверного Малфоя. — Иди по делам лучше, или куда ты там собралась?
Беллатрикс — имя прекрасное, а человек страшный. Сумасшедшая, но преданная, красивая, но отвратительная, жестокая, но отважная и выносливая. Я могу продолжать долго. Потому что сейчас я, это не совсем та я, образца конца 90-х годов. Но поймете ли вы меня? Мои мотивы, мое к ней, весьма потребительское и уже одним этим неравнодушное отношение? И с какого такого места мне начать объяснять пользу Лестрейндж для меня и моих родных в частности? Столько лет не перепрыгнешь даже на словах — застрянешь, и в начало уже не вернешься. Так что уж извините, начну не с неё, ну не со всем с нее, а со стука, раздавшегося пасмурным июньским утром, спустя два дня после того, как стало очевидным — магия меня бойкотирует.
Драко мог стучать только под Империо, он обычно или входил, или не входил — детская привычка. Люциус мог стучать только если фамилию свою забыл, что невозможно по определению, ну а приемов в собственной спальне, вроде, не планировалось. Я медленно спустила одну ногу, промазала мимо тапка, нащупала ногой холодный пол и живо спрятала её обратно, сделав вид, что ничего такого и не слышу. Стук превратился в барабанную дробь, а она, знаете ли, имеет обыкновение звучать по нарастающей.
Хриплым ото сна голосом я крикнула что-то булькающее, ну или попыталась крикнуть:
— Кто… — ответом мне была уже не барабанная дробь, а методичное выбивание не такой уж крепкой, как казалось до такого грубого физического воздействия, двери.
«Может враг, может убивать пришел. Судя по звукам, точно враг. И что? Я его даже цветочками из палочки не испугаю…» — шагать было не близко, но я пересилила себя и все же доползла, распахнула все две створки и чуть было снова не захлопнула, как тогда, когда своим присутствием нас почтил Волдеморт. Поймала себя на мысли, что в последнее время мои желания стали гораздо более однообразными…
— Одевайся, тебя Лорд ждет. Я внизу, пойдешь со мной, — Беллатрикс сжимала кулаки и не уходила, она просто въелась в меня своей злобой и не могла оторвать от моей персоны обжигающий своей выразительностью взгляд. Изучала ненавистную девчонку, как звереныш, обнюхивающий незнакомую и потому враждебную территорию. Хотя, на тот момент, в нас было что-то общее. Например, внешний вид — обе мы выглядели паршиво, к тому же по степени патлатости еще неизвестно, кто кого превосходил. Белла специально голос не подавала, когда тарабанила, знала, что как только его услышу, здравый смысл сверкнет пятками и я просто забаррикадируюсь! Инстинктивно! В проницательности ей не отказать, это уж точно…
Мне удалось разогнуться, тряхнуть головой, освобождаясь от спутанной челки на глазах и более-менее членораздельно поинтересоваться:
— Куда проведешь? — я, вообще-то, подумала, что про Лорда мне послышалось.
— Не только брюхатая, так еще и глухая? К Темному Лорду. У него к тебе вопросы. Просил передать, чтобы не боялась… — громкость последних слов впору было Сонорусом увеличивать. То были не слова, то был тихий-тихий скрип! Очевидно, не нравилась Белле игра Лорда в Санта Клауса, ой как не нравилась… Мне тоже. Но делиться с ней вторым пунктом нашей схожести я не собиралась. Мне лицо ей хотелось расцарапать, а не разговаривать!
Наконец она очнулась и неспешно, почти вразвалочку, постукивая палочкой по ладони, пошла вниз, предоставив мне возможность оценить её уверенность в себе и превосходство надо мной. Бесспорно, так оно тогда и было.
Я задумалась. Страшно как-то стало от этого «…не боялась». Сон как рукой сняло. В голове загромыхал голос Хагрида: «Не бойтесь дети — это Клювокрыл, или Арагог, или еще лучше — Грошик!» Как же, не бойтесь… Драко до сих пор на крылатых плохо реагирует, а когда мне говорят «не бояться», я боевую стойку готова принять!
Но тут ничего не попишешь, я достала из самого дальнего угла гардеробной комнаты, ранее именуемой просто — шкаф, самое черное платье, какое смогла найти. Не поленилась вызвать Кисси и проинформировать её о моем планируемом местонахождении «где-то у Лорда», в надежде, что если пропаду, хоть одна добрая душа будет знать, где меня искать, глубоко вдохнула и пошла навстречу своей еще более новой жизни…
— Ты почему ко мне домовика не прислала, что за представление? — обратилась я к Белле дерзко и громко, отлично зная, что ничего она мне сделать не сможет, пока я Малфой.
Женщина перевыполнила план по эмоциональности за день и даже не остановилась, все так же быстро шагая по темным и многочисленным закоулкам коридоров, ведущих к подземельям. Я уже чувствовала промозглость и запах гнили, а мы еще и близко не приблизились ко входу.
— Не знаю. Полюбоваться хотела, наверное, — странно, но ответ звучал не только издевательски, но и правдиво.
На очередном повороте я на секунду остановилась смахнуть со лба несколько капель холодной воды, капавшие на меня отовсюду — подземные воды просачивались сквозь эти стены, находившиеся уже довольно глубоко под землей и медленно, но верно их подмывали. Вода камень точит, а время человека. Но сколько там прошло того времени с момента моего замужества и до сегодняшнего дня? Не было еще во мне столько черствости, чтобы я смогла не отреагировать на такое знакомое лицо на портрете. Нашла, одним словом. С картины в шикарной позолоченной раме на меня смотрела Нарцисса Малфой. От влажности позолота кое-где уже слезла, а в нижнем левом уголке, прямо на краешке нарисованного маггловского шахматного столика, того самого столика, нахально разместился жирный паук. Белое платье выглядело кремовым от слоя пыли, а пшеничные волосы смотрелись просто желтыми. Никуда не делись только её гордая осанка и женственность, несмываемые даже потеками грязи. Портрет не двигался — он был мертв. Те, кто ушли по собственной воле не живут никаким образом. На высокой подставке рядом с картиной горела свеча. Только вот весь этот закоулочек был каким-то размытым, нереальным, словно в дымке тумана…
