Прошло еще три года, король старел и седел, но с радостной улыбкой смотрел на своего наследника, почтительного и послушного сына. Когда юноше исполнилось шестнадцать, он пришел к отцу и прошептал ему на ухо: «Дорогой отец и повелитель, позволь мне говорить с тобою наедине.» Король охотно исполнил просьбу сына. И когда они заперлись вдвоем в дальнем покое дворца, Куроб сказал: «Отец, доволен ли ты своим недостойным сыном?» Больной правитель кивнул седой головой и со слезами на глазах ответил: «Из всех моих сыновей ты — единственный настоящий сын, добрый и почтительный, воистину достойный трона.» — «Ну так знай, — сказал на это Кураб, — что из всех твоих сыновей я — единственный предатель и лжец.» И он рассказал королю, как случилось, что погибли его жены и умерла его любимая королева, и перессорились его старшие сыновья. И сердце старого короля не выдержало этих речей и разорвалось.
Когда корона Неннафира была возложена на чело молодого государя, его мать пришла к нему, одетая в траур, но сверкающая бесценными каменьями.
«Теперь слушай меня очень внимательно, сын мой,» — сказала она. И поведала сыну о приходе ведьмы в тот самый день, когда родился Кураб, и о ее предсказании: он станет королем над всей этой землей, но, став королем, он не должен ездить верхом на жеребце, иначе утратит свое королевство и расстанется в жизнью. «Я не говорила об этом ни одной живой душе, — сказала мать Кураба. — А все, кто слышал эти слова в день твоего рождения, замолчали навсегда, ибо я об этом позаботилась. Ибо если эту тайну узнает кто-либо помимо над с тобой, он может подстроить так, что в рассвет своего царствования ты окажешься на спине жеребца и погибнешь.»
«О моя мать, — ответил король, — благословен тот день, когда ты появилась на свет! Есть ли у кого еще такая мать? Ты — хитроумнейшая из всех женщин и лучшая из всех матерей. Я запомню твое предупреждение. И никто не будет знать об этом и впредь, кроме нас двоих.»
Но, несмотря на свои восхищенные речи, из всех женщин на свете Кураб более всего не доверял именно своей матери, хотя она так стремилась доставить ему всяческие блага. Она действительно была в его глазах хитроумнейшей из женщин — и потому юноша не без резона считал, что ее следует опасаться. Она всю его жизнь обучала сына быть недоверчивым и двуличным, и преуспев в своих стараниях, обратила жало этой змеи против самой себя же. А что, если однажды они рассорятся так крепко, что эта женщина захочет его погибели, забыв, что сама вознесла его так высоко? Или, став старой, выживет из ума и проболтается служанкам, когда будет в горячке или просто во сне?
Поэтому Кураб поцеловал свою мать и одарил ее множеством сокровищ, но, когда она отправилась в свои покои, послал за нею верного человека, и тот утопил несчастную в ее золотой ванне. Дело было представлено как несчастный случай. Разве не этому учила она его долгие шестнадцать лет?
* * *
Еще шестнадцать лет и половину от этого срока правил Кураб в Неннафире, и вот ему исполнилось сорок лет. Он правил в блеске и славе, и ни один его подданный не обращал против него своего гнева. И, хотя его правление было на редкость кровавым и деспотичным, все звали его «наш добрый король» и никто не мог сказать про него дурного слова.
И все эти годы в его конюшнях под королевским седлом бывали только кобылы или мерины. Ни один жеребец и близко не подпускался к королевскому двору.
Однажды утром Кураб отправился на охоту. За цветущими садами и пашнями вдоль реки простирались заливные луга с ясными, солнечными рощами, в этих рощах жили голубые барсы, а на лугах паслись газели с белоснежной шкурой, ценившейся на вес золота. Но в этот день охота оказалась неудачной, и король становился все мрачнее, а чем кончалось такое его дурное расположение, знала даже последняя борзая его своры. Наконец, уже на закате, у небольшого пруда, заросшего высокой осокой, король увидел желанную добычу: белую, как самый белый снег, молодую газель, с черной звездочкой во лбу.
Вся охота тотчас поднялась на нее, и газель помчалась прочь, как белая стрела. Ловчие и свита старались, как могли, ибо помимо азарта охоты их вело желание угодить своему государю. Ибо от удачного исхода дня зависела их жизнь. Но газель летела среди равнины, словно вечерний ветер, быстрая и неуловимая, уводя их все дальше и дальше на запад, в то время как за их спинами солнце уже коснулось верхушек травы.
И все же ловчие скакали за желанной добычей, и бросали копья, и стреляли из луков. Но каждый раз газель уходила от выстрелов и ударов и неутомимо неслась все вперед и вперед. Вскоре, на третьем или четвертом часу этой погони, лошади начали выбиваться из сил. Солнце заперло за собою ворота дня, и ночь вползла на небо, рассыпав булавки звезд.
Один за другим всадники бросали поводья и останавливались, ибо их кони не могли далее нестись за неуловимой дичью. И только король нахлестывал и нахлестывал своего коня. Его свита не осмелилась предложить ему прекратить погоню, но сама предпочла спешиться, чтобы не загнать вконец своих лошадей, и теперь шла на запад вслед за господином, сильно отстав. А белая газель и ее преследователь, неутомимые и не видящие ничего вокруг, умчались вперед и пропали во тьме ночи.
Кураб очень не любил, когда кто-то или что-то ускользало от него. Он был упрям и капризен, и чем неодолимее казалось препятствие, тем яростнее он добивался желаемого. Он думал, что в конце концов загонит волшебную газель, но та, казалось, даже не утомилась и продолжала нестись вперед, словно белый сполох. И тогда Кураб, возможно, в шутку, возможно, всерьез, добавив немного колдовства, позвал ее: «Моя нежная козочка, все, что я хочу, это быть подле тебя! Позволь мне подойти поближе! Единственное мое желание — это оградить тебя от стрел и копий остальных охотников!»
И, к изумлению и ужасу Кураба, ветер донес до него внятный ответ: «Не старайся, Кураб, я знаю, что ты лжешь! Это я научила тебя льстивым и лживым речам и по-прежнему помню, как ты отплатил мне за это!»
Волосы короля встали дыбом, он похолодел, затем облился потом, затем похолодел снова. Ибо голос, который он слышал, принадлежал его матери.
Воспользовавшись его замешательством, газель нырнула в небольшую рощицу и белой вспышкой пропала среди деревьев. Кураб обогнул рощу, но не увидел ни самой газели, ни ее следа в высокой траве. Войдя под сень деревьев, он не нашел своей дичи и там.
«Колдовство, — пробормотал король, делая знак, охраняющий от порчи. — Или призрак этой суки. Пожалуй, я нынче же принесу богатые дары жрецам и совершу возлияние над ее могилой.»
Он остановил своего коня, но тот, едва стал, рухнул под всадником замертво, едва не сломав королю ногу.
