Пал Огняник наземь и стал великанским Кабаном-Одинцом — хладное голубое пламя ручьём бежит по хребту, одевает щетины, клубом пышет из открытой клыкастой пасти. Морда к земле пригнута — берегись!
Но поднялся ему навстречу могучий Белый Волк. Нет у него никакого огня, только против одного кабаньего клыка — дюжина, против одной щетины — сто шерстин, голова на плечах гордо поставлена — не согнется, хвост бока точно бревном обметает — собьёт врага навзничь.
Прыгнули они друг на друга — и повис Волк на спине Кабана, вцепившись тому в загривок. Не повернуть тому головы, не добыть сыновьей крови! Но и Волку отцовой шкуры не прокусить.
Разошлись они снова.
Опять стал Змей самим собой. Только теперь два головных острия вперед выставил — сыплются с них желтые искры, жалят пчёлами.
А Волк оборотился Белым Туром — Золотые Рога. Сорвались с их концов две ярых зеленых молнии — и ударили Змею прямо в грудь.
Тут кончились и время, и безвременье. Всё кончилось…
Владислав упал, но тотчас оперся на локоть и выкашлял в ладонь остатки огня или крови. Плотный комок цвета пурпура. Сжал в кулаке.
— Вот. Забирай, победитель.
А потом лежал на обгорелой земле и уходил в нее прямо на глазах жены — черные глаза, серые волосы, белая кожа. И цвета его мира уходили, струились прямо в глубь дорогого камня: кровь, огонь, золото, трава и деревья, вода, небо дня и небо звездной ночи.
Остались только три цвета мрака.
Сажа, пепел и зола — вот что осталось мне от Мира Радуги, думает Зоя. Три оттенка старинного дагерротипа.
— Зачем ты его убил, сын? — спрашивает она.
— Ты сама того хотела, не спорь, — говорит Всеслав. — Мести.
— Все матери того хотят, но долг сыновей — им не подчиниться.
И тут юноша смеётся — первый раз в жизни и по-настоящему.
— Мама, ты не поняла, да? Во всех легендах именно отец убивает сына вопреки своему желанию и самой логике. Хильдебранд — Хадубранда, Кухулин — Кондлу, Илья-Муромец — Сокольника, Рустам — Зохраба. Но ты понимаешь — это не просто смерть. Это восстановление прежнего кольца времен. А моя победа, победа сына, победа младшего, впервые начинает новое время.
— Страшное время. И страшная земля.
Потому что вокруг пустыня. Ни дома, ни механических созданий, ни леса, ни даже камней и вод. Один темный песок на много верст вокруг.
— Это же земля неживых, — снова смеётся Всеслав. — Он собрал в ней все то, что ушло сверху, а теперь возвратил это мне, своему единородному сыну. Разве ты не знаешь, что Волк Огнезмий может переходить с Земли Живых на землю Мертвых и обратно? Как до этого делал его отец — и сама свёрнутая в комок Тёмная Радуга, что теперь у меня в руках.
Разумеется, талисман-яйцо потерял силу — прежде всего оттого, что стал глиняным. Зато внутри яичка что-то слегка шуршало и перекатывалось.
— Куричий бог, — произнёс Велька глубокомысленно, — деток охраняет. Тоже неплохо.
Ограда наполовину разрушилась, и перелезть через нее оказалось совсем просто: надо было только покрепче уцепиться за жилистые плети девичьего винограда.
И, конечно, в доме — никакого отхожего места: на то оно и отхожее, чтобы в тёплых стенах свою вонь не копить.
Но стены были точно тёплые: бревно с внутренней стороны обшито тонкими дощечками, а снаружи в пазы кончика ножа не протолкнешь.
Водовода внутри не было тоже — сырость еще разводить. Однако Велька уже сбегал живой ногой и разведал родник — нюх на воду у него был прямо-таки звериный. Принес ее в наскоро сшитом лыковой веревкой берестяном куле. Настоящие ведра, бочата, лохань и всякие чашки-плошки-ложки-поварешки обещал потом вытесать из поваленного ветром сухостоя, благо кой-какой инструмент в доме сохранился. Ну и дров заодно нарубить для печи. Одного взгляда на ее пышное русское великолепие было достаточно, чтобы понять ненасытность этой утробы. Зато годна и хлебы печь, и кашу варить, и белье кипятить в чане, и самим на скорую руку в широком зеве мыться, а потом спать в тепле на лежанке под самым потолком. Только что горшков боги в ней не обжигают.
— Без еды на первых порах мы не останемся, — сказала Зоя Владимировна. — Коренья всякие прямо из земли торчат, клубней накопаем, травок нарвём… И без одёжек и покрышек не будем. Не соткать, так хоть связать из конопляных да крапивных волокон получится. Веретено выточить не так сложно, труднее научиться его в пляску запустить. Любопытно всё-таки, где наши металлические слуги. В големов оборотились? В колоссов на глиняных ногах?
— Я так понимаю, просто в оружие, — ответил сын. — Стоят, как живые клинки, на страже по периметру и никого не пускают в рай. И из рая пока тоже. Десятого ждут, что ли?
— Ты что, думаешь, охрана сработает? Как я понимаю, в нашем новом мире нет никакой магии, а без нее девять железок — всего-навсего девять простых железок.
— Мам, здешняя магия — это не тарабарщина всякая. Это способ договориться с окружающей природой. Быть как она и жить ее нуждами. Шагать со ступеньки на ступеньку и поднимать ее до своего разума. Ничего не бояться.
— Нас только двое.
— Почему ты так решила? Есть птицы в небесах, звери на лесных тропах, рыбы в реках, киты в море…
— Ни одна тварь тебе не невеста, хоть ты и сущий вовкудлак.
В это мгновение в дверь тихонько стукнули — будто ногтем поскребли.
Сын Зои сделал ей знак — помалкивай. И рывком потянул дверь на себя.
На пороге стояла девочка. Рыжие волосы, смуглая кожа, весёлые зеленые глаза.
— Извиняйте пожалуйста, я соседка ваша буду. У вас не найдется какой-никакой худой утвари? Чугунков дырявых, сковородок ржавых, тазиков для варенья, вафельниц без зубьев, на худой конец просто от них отломков и огрызков? Мы и золото берем, и серебро, хотя проку-то от них! Чинить-паять кастрюли, как в песне поётся.
— Ты кто по чину, мелюзга? — спросил он строго.
— Кузнецова дочь. Владиславой зовусь. А батя мой Вольга — ох и знатный коваль! Чего хочешь сообразит и откуёт. Не видел разве — каждый день за той горкой дым прямо к небу подымается? Это мы кузнечную печь раздуваем, только оно шибко тяжело — старику-то с девкой.
— Лишнего у нас пока нет и не скоро появится. Только то, что самим позарез надобно. А вот не возьмете ли подмастерья в вашу кузню? — спросил Велька.
— Что же, парень ты видный, здоровый, — девица оценивающе повела по нему взглядом. — Плечи вона какие. Обучить тебя грубой работе можно вскорости, а там уж что Бог даст.
«Видно, в начале новых времен кузнец, как и раньше, — самая видная фигура, — смеясь в душе, подумала Зоя. — Владыка рудных земель. Вот тебе и всё волшебство и волхование».
