Элабон Экриссар. Темплар Высшего Бюро, инквизитор, любимец Короля Хаману. Полуэльф, которого на улицах Урика нанавидели и боялись больше, чем самого короля-волшебника.
Маска инквизитора внезапно исчезла; открылось лицо, исполосованное шрамами, оставленными черными и красными когтями, заменившими исчезнувший трезубец. Этот темплар однажды уже поразил его: разрезанный на куски пергамент его лица снова стал целым и невредимым.
— Павек. Проклятый джозхал опять сует свой нос туда, куда не надо.
Темплар потряс своими когтями во второй раз, и лицо Павека уплыло прочь, унесенное легким ветерком. Потом Элабон Экриссар повернулся к нему, и он бы выплеснул наружу все содержимое своего желудка вместе со страхом, если бы был способен вообще пошевелиться. Лаг был смертью, Элабон Экриссар был еще хуже, а вместе они были запредельным злом.
— Не бойся, Звайн. Твоя лояльность очень похвальна; жаль, что она направлена не в ту сторону. Тебя надо наградить-
Полный, неодалимый ужас наконец пробился через его паралич, когда когти были только в спане от его носа. Он повалился на свою подушку и скорчился, став воющим, дрожащим клубком. А его сердце остановилось, когда холодные когти коснулись его щеки.
— Ну, хватит, Звайн. Не надо бояться. На самом деле. Когда ты боишься самого худшего, страх бежит перед тобой и кричит об этом в полный голос; это природа сознания человека. Прогони твой страх и получи заслуженную награду. Подними голову и открой глаза.
Медленно и поначал неохотно, он начал приходить в себя. Сердце забилось ровно, напряженные мышцы шеи расслабились. Когда он, наконец, открыл глаза, он увидел доброе и мудрое лицо, настолько бледное, что, казалось, светилось своим собственным светом.
— Нет, — прошептал Звайн, стараясь вспомнить свой страх и настоящее лицо хозяина-рабовладельца.
Черно-красные ногти провели мягкую линию по его щеке. Он почувствовал, как его кожа открылась.
— Прогони свой страх. Прими то, что я покажу тебе как правду. Ногти ушли, вместо них он почувствовал ласковые прикосновения пальцев, которые вылечили его раны. Кровь перестала течь, но он горько заплакал.
— Павек не захотел помочь тебе — Павек не любит тебя.
Элабон Экриссар небрежно махнул рукой в пустоту, и там появился смуглый, широкоплечий человек, одетый в грязную, запятнанную потом одежду. Шрамы на лице Павека зло запульсировали. Глаза сузились, губы искривились недоброй усмешкой.
— Он бросил тебя, не правда ли? Он вступил в заговор с твоими врагами, продавцами Лага…
Тройка бродячих торговцев, таких же отвратительных и исковерканных, как и раньше, появилась вокруг Павека, связанная с ним узами из застывшей крови.
— А ты думал, что он твой друг. Мой бедный Звайн — ты думал, что он спасет тебя, защитит тебя. Но вместо этого он предал тебя-
Холодный кончик пальца коснулся его слез, осушил их, теперь он мог все видеть совешенно отчетливо.
— Что я могу дать в награду, Звайн?
— Месть.
— Этого мало. Что бы еще ты хотел?
— Магию.
— Она твоя. Возьми ее.
Он почувствовал, как пергаментные пальцы коснулись его лба, потом отодвинулись.
— Возьми пепел и пыль.
Тут же эти субстанции появились на полу. Он набрал полные пригорошни каждой из них, прежде, чем подняться на ноги. Он мог видеть лицо темплара — по-прежнему жесткое и мстительное, но все-еще сияющее внутренной мудростью — и лицо Павека, становящееся все более зловещим всякий раз, когда его шрам содрагался, и наконец он совершенно ясно понял правду.
— Открой рот. Произноси слова кончиком языка.
Он подчинился, добровольно и с удовольствием. Грубые слоги повисли в воздухе. Они призвали пыль из правой руки и золу из левой. Павек закричал; его язык начал удлиняться и гротескно распухать, пока не заполнил все его горло. Крик превратился, но язык продолжал расти, пока все его тело не превратилось в один сплошной язык.
Полностью захваченный как ужасным зрелищем так и магией, Звайн смотрел, как отвратительный слизень вырвался из своей желтой одежды и пополз по гладким камням. Из него вылетело бесконечное число отростков, на каждом из них дрожал шрам, виднелся один глаз и молчаливо кричащий пот Павека. Последнии порции золы и пыли вылетели из его ладоней, и Павек-слизняк начал съеживаться, усыхать. Крошечные глаза стали кучками золы, открытые рты наполнились пылью, червеобразные отростки покрылись черными пятнами, которые начали распространяться по телу и соединяться, пока все, что осталось от тела Павека, на стало напоминать огромный, черный, вывалившийся язык трупа поедателя Лага.
Потом все это стало кучкой пыли и внезапно налетевший ветерок унес ее.
— Месть… — прошептал ветер, ударяясь о стены пустынной площади красильщиков.
Звайн открыл свои руки и уставился на них. Ему казалось, что месть доставит ему удовольствие; но теперь в в его руках была только пустота.
— Будет ли он служить? — неожиданно спросил незнакомый голос из-за его левого плеча.
Без мыслей или колебаний он повернулся на звук. Он увидел раскрашенные стены, ковры, портьеры и халфлинга с роскошной, дикой шевелюрой. На лице халфлинга отчетливо выделялась татуировка раба, а сам он казался старым и нездоровым. Однако ничего рабского не было в его осанке или голосе, когда он повторял свой вопрос.
Звайн потряс головой, неспособный понять вопрос, пока он наконец не сообразил, где находится.
— О, да, Какзим. Даже больше, чем мы надеялись..
На этот раз голос был знакомый: элегантный бледный рабовладелец с разноцветными ногтями. Элабон Экриссар без маски или внутреннего света мудрости.
Если бы он не сидел на подушке, он упал бы на пол и мог бы здорово разбиться. Он взял еще еды и питься с подноса инквизитора: он воспринял магию.
Или иллюзию магии.
Он уничтожил Павека в театре, рожденным его сознанием, и на мгновение был очень доволен этим — пока не обратил внимание на стену за спиной инквизитора. Она была абсолютно безжизненна: толстые лозы с красивыми цветами исчезли. Опасаюсь самого худшего, он посмотрел пол и с ужасом увидел толстый слой пыли, покрывавший ковер.
Теперь не имело значения, убил ли он Павека на площади красильщиков или в своем воображении; он использовал для этого самую настоящую магию. Из-за своей страстного желания отомстить он выкачал еще немного жизни из Атхаса, и этого нельзя вернуть. Он стал осквернителем, безвозвратно осужденным за один единственный бездумный и бесполезный акт.
— Теперь Звайн один из нас.
* * *
Павек побежал, как только увидел обширную зеленую рощу на горизонте, и он бежал до изнеможения, пока не сообразил, что сколько бы он не бежал, ближе он не становился. Тяжело дыша и чувствуя себя дураком — в который раз — он упал на колени. Он мог только ждать, покрытый потом, который капал с его лица на тыльную сторону ладоней, ждать пока холодный ветер из центра подует опять.
