Она начала протягивать одну руку к приближающейся звезде. Другой рукой она начала водить ногтями от манжеты рясы к подмышке. Жесткая ткань без сопротивления раздвинулась под ее пальцами. Когда она была маленькой, Биллем Смитсон попытался ударить ее. Нона протянула к матери окровавленные руки. Вот что было у него внутри. Кожа мальчика была рассечена там, где она коснулась ее, четыре параллельные раны, как будто у нее были невидимые лезвия, идущие от ее пальцев. То же самое произошло, когда она ударила Раймела Таксиса, и еще раз, когда она отбивалась от его брата на лестнице настоятельницы. Она пыталась сделать это много раз, в долгие скучные часы, в скучные дни, когда шел проливной дождь со льдом... но только в тюрьме Хэрритон острые лезвия стали приходить к ней не в моменты паники или ярости. Тогда веревки, связывавшие руки за спиной, поддались ее прикосновениям.
Теперь ее пальцы разрезали рукав платья на длинные ленты. Возможно, они разрывали кожу и мышцы под ними — прошло слишком мало времени, чтобы какая-то боль достигла ее или пролилась кровь.
Метательная звезда приблизилась к протянутой руке Ноны как раз в тот момент, когда другая ее рука достигла подмышки и продолжила, теперь уже с одним вытянутым пальцем, прорезать линию поперек груди. Звезда прошла в одном вздохе от вен на ее запястье и закружилась прямо под ее вытянутой рукой, где ленты ее рукава еще не успели упасть. Она пронеслась сквозь них, разрезая все, что противостояло ей, но, пролетая под локтем Ноны, запуталась в других лентах, попавших в узкие промежутки между лезвиями, и намотала их на себя.
Когда ее палец достиг грудной кости, Нона прекратила резать и изменила направление движения руки, несмотря на инерцию крови и костей; пальцы сложились чашечкой, хватая отрезанный лоскут ткани.
Закутанная в ленточки метательная звезда пропутешествовала по всей длине ее руки, достигнув точки, где она начинала проходить под плечом. Другая рука Ноны встретила пролетающую звезду, ткань ее рясы была собрана в комок в ладони, наклоненной вниз и в сторону. Сила удара прокатилась по руке. Нона сделала все, что могла. Она дала мгновению пройти.
Глухой стук обернутой в ткань звезды, толчок от ее удара вверх по руке и острая боль в ладони — все это достигло Ноны одновременно. Звезда упала на песок, истратив всю свою энергию. Посмотрев вниз, она увидела, что ее рука наполняется кровью, и на мгновение подумала, что вся рука может быть рассечена, но более темная точка среди алого пятна обнаружило правду – одно острие метательной звезды пробило все слои ткани и прокололо ее ладонь, маленькая дыра, но глубокая и свободно кровоточащая.
Восторженные крики поднялись вокруг нее, когда она вытащила из рукава длинную полоску и туго обмотала ее вокруг ладони.
— Прикройся, девочка! — Сестра Колесо подошла к ней, неодобрительно нахмурившись и глядя на разорванный рукав и широкий лоскут, оторванный от груди Ноны. — Что ты наделала?
— Я защищала Гессу. — Нона прикусила губу, чтобы не произнести более резких слов.
— Ты испортила свою рясу! — Подозрительные глаза пробежали по обнаженной плоти и острому верхнему краю разреза на груди Ноны. — Как…
Нона махнула рукавом, пристально глядя на Сестру Колесо.
— Ваша метательная звезда все это пережевала. — Ты бы предпочла, чтобы это было мое тело? Что-то во взгляде, который вернула Святая Сестра, подсказывало, что она была бы не против.
— Я надеюсь, что последний раунд этого испытания будет потруднее! — Первосвященник прервал линию, соединявшую их глаза. Нона моргнула и покачала головой. Она не думала, что прошло так много времени, и этот старик, хромая, спустился по всем ступеням. Она посмотрела на него — его хмурый взгляд был таким же уродливым, как у Сестры Колесо, — и почувствовала, как голова закружилась. Рука, которую она подняла к лицу, казалось, застыла на целую вечность — голоса жужжали вокруг нее, как разъяренные мухи.
— ...что-то не так с девчонкой? — Первосвященник фыркнул. — Она едва ли может быть Щитом, если при виде нескольких капель крови у нее начинает кружиться голова.
— Со мной все в порядке. — Но Нона этого не чувствовала. Она чувствовала слабость во всем теле, невыносимую усталость. Марионетка, у которой осталась одна ниточка, и если бы ее отпустили, она бы легла лицом вниз на мягкий песок и заснула.
— Последнее испытание — лук, — сказала Сестра Колесо, сжав губы в непроницаемую линию. — Принесите мне лук!
— Нет! — Первосвященник поднял руку. — У тебя был шанс, Колесо. У меня как раз есть для этого человек – и лук. Дэвид? — Он повысил голос, оглядываясь по сторонам. — Дэвид!
С первого ряда сидений спрыгнул крупный мужчина, один из носильщиков паланкина первосвященника, его руки были обвиты мускулами.
— Принеси орлиный лук из моего багажа. Иди! Быстро!
Мужчина умчался прочь, песок летел из-под его сапог. Нона стала отступать назад, пока не уперлась спиной в стену. Гесса взяла ее за плечо и попыталась повернуть.
— В чем дело? Ты выглядишь ужасно.
Нона стала соскальзывать вниз, пока ее зад не коснулся пола. Она наклонила голову.
— Долгая ночь. Просто устала. — Слова невнятно слетали с ее губ. Неужели метательную звезду окунули в какой-то яд? — Просто... закрыть... глаза.
— Ты не можешь спать... — но голос Гессы, казалось, доносился откуда-то издалека, становясь не более, чем приглушенным эхом в пещере, темнота которой поглотила... все.
Пощечина вернула мир назад: дневной свет, струящийся сквозь узкие окна, тихий шепот разговоров, а под ним отдаленный грохот дождя по высокой крыше.
— Вставай, девочка! — Вторая костлявая рука Сестры Колесо схватила остатки рясы Ноны и рывком подняла ее на ноги.
Позади монахини стоял наготове Дэвид, его туника промокла и прилипла к телу, обрисовывая мускулы груди и плеч. Лук перед ним был почти такой же высокий, как и он сам, не одна дуга, как у охотников Серости, а смесь различных изгибов и пород деревьев. В руках опытного лучника такой лук действительно мог сбить белых орлов, которые плавали на ветрах Коридора. И ни один крестьянин никогда не защитит таким оружием свое стадо — этот лук стоил дороже любого стада и земли, на которой оно пасется, в придачу.
Первосвященник, хромая, подошел к мужчине.
— Сделай это.
Половина сидений была пуста — монахини, послушницы, стражи и носильщики столпились по обе стороны от линии между Ноной и Гессой у северной стены зала и лучником перед южной. Даже Настоятельнице Стекло было позволено приблизиться, ее охранник стоял рядом. Нона посмотрела на правую руку настоятельницы, толстую от бинтов, и на свою собственную, на полоску ткани, черную от крови, с кожей от кончиков пальцев до основания ладони, красной и липкой. Настоятельница Стекло встретилась с ней взглядом и кивнула так же уверенно и настойчиво.
— Предок, будь свидетелем нашего испытания веры и быстроты. — Сестра Колесо жестом велела зрителям отступить назад.
Дэвид вытащил из колчана за плечом длинную стрелу с белым оперением — возможно, с орлиными перьями, — и с длинным и узким стальным наконечником, предназначенным скорее для того, чтобы пронзать, чем резать. Он установил его на тетиву и посмотрел на первосвященника, который нетерпеливо махнул ему рукой.
Нона смотрела на него, сложив руки перед грудью, как и прежде, одна поверх другой — тыльная сторона левой упиралась в грудную кость, ладонь правой смотрела на Дэвида и его лук. У этого мужчины было костлявое, грубое лицо, как будто глина, из которой он был сделан, находилась в руках Предка не более мгновения, как раз достаточного для смелых мазков.
— Она всего лишь ребенок. — Слова вырвались из него, такие низкие и тихие, что Ноне было трудно разобрать их. — Обе, маленькие девочки. — Он снова беспомощно посмотрел на первосвященника.
— Ты выпустишь эту стрелу с такой силой, что она пробьет чертову стену, Дэвид. — Первосвященник с глухим стуком опустил свой посох, хотя песок приглушил удар. — Предок решит, кто достоин завтрашнего дня. На твоих руках не будет греха. А теперь сделай это!
