Скалла рассмеялась и похлопала жреца по плечу.
— Очень почтительный ублюдок, правда?
— Я никому не кланяюсь, — прорычал Остряк. — Включая богов. И если это поможет, я хоть сейчас соскребу эти полоски со своей шкуры.
Жрец потёр повреждённое плечо, свирепо посмотрел на Скаллу из-под кошачьей маски. Когда Остряк заговорил, он снова повернулся к даруджийцу.
— Эти вещи вообще не обсуждаются, Смертный меч. Ты — то, что ты есть…
— Я — капитан караванной охраны, и в этом — весьма хорош. Когда трезв, разумеется.
— Ты — мастер войны, во имя Владыки Лета…
— Назовём это увлечением.
— Чем?!
До них донёсся смех. Капитан Паран, всё ещё склонившийся над Итковианом, смотрел в их сторону и хорошо слышал весь разговор. Малазанец ухмыльнулся Рат’Трейку:
— Никогда не получается так, как должно бы, правда, жрец? В этом наша, человеческая слава, и вашему новому богу стоит с этим смириться, да поскорее. Остряк, продолжай играть по своим правилам.
— Иначе и не собирался, капитан, — отозвался Остряк. — Как поживает Кованый щит?
Итковиан взглянул на него.
— Всё в порядке, сударь.
— Это ты соврал, — заметила Скалла.
— И тем не менее, — произнёс Кованый щит и медленно выпрямился, опершись на плечо Молотка.
Остряк посмотрел на сабли в своих руках.
— Подери меня Худ, — пробормотал он, — они стали совсем уродливыми.
Он вогнал клинки в потрёпанные ножны.
— Ты не должен выпускать их из рук, пока война не закончится! — встрял Рат’Трейк.
— Ещё одно слово, жрец, — проговорил Остряк, — и закончишься ты.
Никто больше не вышел на площадь. Капрал Хватка стояла вместе с остальными «мостожогами» в начале улицы, пытаясь понять, что происходит. Вокруг кипели разговоры, солдаты, согласно освящённой временем традиции, пытались понять значение жестов и неслышных разговоров посланников на площади.
Хватка осмотрелась.
— Дымка, ты где?
— Тут, — ответила та из-за плеча капрала.
— Почему бы тебе не проскользнуть туда и не узнать, что происходит?
Дымка поёжилась.
— Меня заметят.
— Да ну?
— Кроме того, мне это не нужно. Мне ясно, что происходит.
— Да ну?
Дымка насмешливо скривилась.
— Ты вместе с браслетами и голову свою отдала, капрал? Никогда прежде не видела, чтоб ты так на всё с отвисшей челюстью пялилась.
— Да ну? — повторила Хватка, на этот раз угрожающе. — Продолжай в том же духе и пожалеешь, солдат.
— Объяснить? Хорошо. Вот что, как мне кажется, я вижу. У «Серых мечей» тут было какое-то личное дело, которое они закончили, только вот оно едва не разодрало их командира на куски. Но Молоток, полагаясь на Худ знает какие силы, поддержал его, хотя я думаю, что именно капитан вернул этого человека из мёртвых. И — нет, я никогда не думала, будто Паран на такое способен, а если мы в последнее время и подозревали, что он — не просто бесхребетный офицер-аристократ, то только что видели доказательства. Но я не думаю, будто это плохо для нас — он нам не вгонит меч в спину, капрал. Скорей уж станет между таким клинком и нами. А насчёт Остряка — похоже, он только что очухался и жрец Трейка этому не рад, но остальным всё равно, поскольку иногда улыбка — это именно то, что нужно.
Хватка что-то проворчала в ответ.
— И наконец, после всего этого, — продолжила Дымка, — настало время Хумбролла Тора и баргастов…
Хумбролл Тор высоко поднял топор и двинулся к воротам Пленника. Вожди, поплечники и поплечницы, выйдя из рядов собравшихся племён пересекли площадь по зову могучего воина.
Тротц протолкался через компанию «мостожогов» и остановился рядом.
Хватка фыркнула, глядя ему в спину.
— Он идёт на встречу со своими богами, — прошептала Дымка. — Не откажи ему в этом, капрал.
— Будем надеяться, там и останется, — ответила та. — Видит Худ, командовать он не умеет.
— А капитан Паран — умеет, — сказала Дымка.
Хватка посмотрела на спутницу и пожала плечами:
— Ну, думаю, умеет.
— Может, стоит прижать Мураша, — негромко продолжила Дымка, — и остальных, кто последнее время нёс ерунду…
— О да, прижать. А потом избить до бесчувствия. Это похоже на план, Дымка. Найди Дэторан. Похоже, у нас тоже есть личное дело, с которым нужно разобраться.
— Ну, кажется, голову ты всё-таки не отдала.
Хватка снова ответила ворчанием.
Дымка скользнула назад в толпу.
Личное дело. Мне нравится, как это звучит. Мы их тебе приструним, капитан. Видит Худ, это меньшее, что я могу сделать…
Острый взгляд кружившего над головами ястреба не упустил ничего. День близился к концу, тени удлинялись. Клубы пыли на западной равнине говорили об отступающих паннионцах, которых по-прежнему гнали на запад барахны Хумбролла Тора.
В самом городе тысячи баргастов двигались по улицам. Убирали мертвецов, пока племена рыли огромные ямы за северной стеной. Могилы уже начали заполняться, по мере того, как реквизированные повозки выезжали из Капастана. Долгая, отупляющая работа по уборке города началась.
Площадь внизу заполнялась фигурами — баргасты выходили из улиц и переулков, шли за Хумброллом Тором, приближавшимся к воротам Пленника. Ястреб, некогда бывший Буком, не слышал ничего, кроме ветра, придающего происходящему внизу дух торжественности и бесплотности.
Тем не менее хищник не снижался. Именно расстояние делало эту картину нормальной, только оно, с самого рассвета, сохраняло её нормальность.
Отсюда, с высоты над Капастаном, величественные драмы смерти и отчаяния уменьшались — почти до абстракции. Приливы движения, размытые цвета, грязь человечества — всё это съёживалось, сводило бессмысленность к чему-то, на удивление управляемому.
Сожжённые дома. Трагический конец невинности. Жёны, матери, дети. Отчаяние, ужас и горе, буря разрушенных жизней…
Не ближе.
Жёны, матери, дети. Сожжённые дома.
Не ближе.
Никогда впредь.
Ястреб поймал восходящий поток, взмыл в небо, глядя теперь на звёзды, оживающие по мере того, как ночь поглощала мир под небом.
Дары Старших богов несли боль.
Но порой в них было и милосердие.
Рождение баргастских богов прозвенело, точно удар молота по наковальне пантеона. Первобытные по аспекту, эти Взошедшие духи явились из Обители Зверя, старейшего мира давно забытой Старшей Колоды. Они владели тайнами и мистериями, рождёнными в звериной тени человечества, и могущество их было увито древностью.
