— Ты заслужил эту должность. А мне нужен был рядом верный человек и я всегда знал, что могу на тебя положиться… Однако я никогда даже не задумывался над тем, что…
— Что это не мое? Полно, брат. Караван не место для привередливых. Здесь выбор небольшой — жизнь или смерть…
— И, все же, тебе было этого мало… — вздохнув, произнес Атен.
— Да, — брат горько усмехнулся. — Мне всегда хотелось чего-то особенного… Эта страсть… Она была у меня от рождения. Именно из-за нее на меня обратили внимание служители и привели в свою школу. И я только сейчас начал понимать, что происходило со мной, какой болезнью я был болен столько лет… В школе нас учили не просто заглядывать в души людей, нуждавшихся в помощи и понимании, но… я не знаю, как это объяснить… натягивать на себя их шкуры, становиться ими, жить их жизнью… Боюсь, я понял урок слишком буквально. Мне было страшно жить собственной жизнью — ведь тогда ничто бы не уберегло меня от ошибок, сомнений, разочарований. Куда легче придумывать себе… — что-то совершенное, жить чужой жизнью, забирая себе только победы и подвиги, а неудачи оставляя другому… Мне пришлось пройти долгий путь, чтобы понять, что это не настоящая жизнь…
— Я рад, что ты возвращаешься ко мне, маленький брат, — Атен одобряюще хлопнул его по плечу. — И что, что ты думаешь делать теперь? Ты нашел свое место?
— Не бойся, я останусь твоим помощником, — его губ коснулась усталая улыбка, в глазах плавились покой и облегчение — разговор, который представлялся невыносимо тяжелым, но совершенно необходимым для того, чтобы снять, наконец, все недомолвки, остался позади. — Я привык к этой работе. Надеюсь, то занятие, которое я отыскал себе для души, не будет мешать.
— И что же это?
— Сказки. Раз мне так нужно жить чьей-то жизнью, лучше уж придумывать героев, чем выбирать реальных людей.
— Вот это здорово: у меня в караване будет собственный сказитель, может быть, даже летописец! Как в древние времена! Я… Мне кажется, что я чувствую дух истории, витающий у нас над головами!
— Значит, ты не против?
— Конечно, нет! Во-первых, я рад за тебя. Вижу, тебе это действительно по душе. Во-вторых, я убежден, что наш караван достоин того, чтобы о нем писались сказки, ведь с нами идет наделенный даром! И вообще… У истории два любимых ребенка — тот, кто совершает подвиги, достойные памяти, и тот, что творит эту память, ведя летопись времен. И, сдается мне, второго она любит куда больше первого… Я так понимаю, Мати понравилась твоя первая сказка?
— Да, — Евсей смущенно кивнул. Он никак не ожидал похвалы.
— А раз так, почему бы тебе не записать ее?
— Записать? — он еще не думал об этом. Одно дело рассказать что-то племяннице — доброму, всепонимающему существу, — и совсем другое предать бумаге, отдавая на суд вдруг чужаков…
— Конечно. Возьми в командной повозке бумагу, чернила и перья… Наконец-то все это кому-то пригодится. Я как чувствовал, что они понадобятся, возя все это время с собой. Давай же, смелее. И, Евсей, пусть Мати стала первой, кто услышал твою сказку, но уж право первым прочесть ее я оставляю за собой. Как никак, я хозяин каравана.
— Конечно.
— Только… — Атен на миг умолк, поджав губы. — Евсей, — его голос стал задумчивым, немного печальным. — Что бы там ни было, недостаточно жить одними фантазиями и мечтами. В мире должно быть что-то реальное, материальное, что бы осталось после тебя… Мати, конечно, славный ребенок, как и сыновья Лиса, все детишки каравана. Они будут благодарными слушателями, прося тебя придумывать все новые и новые сказки, так что временами ты даже станешь жалеть, что взвалил себе на плечи такую ношу…
— Никогда!
— Это ты сейчас говоришь… Хотя, может быть, ты прав, ведь сказитель — особенный человек и никому со стороны не понять каково это — сочинять, не попробовав самому… Я все вот к чему веду — с чужими детьми всегда немного страшно делиться самым сокровенным — а вдруг они не поймут, не примут… Тебе бы следовало подумать о том, чтобы обзавестись собственными малышами, которые смотрели бы тебе в рот и ловили каждое слово.
— Наверно, ты прав, — к немалому удивление Атена, Евсей, обычно встречавший все разговоры о собственной семье во всеоружие — как атаку разбойников, на этот раз воспринял слова брата спокойно и даже с пониманием. — Я бы хотел иметь детей… Моя дочка могла бы походить на Мати, а сын — на тебя… Дело лишь за малым — найти невесту.
— Погляди повнимательнее вокруг — она и отыщется. Сдается мне, тебя ждет немалое удивление, ведь до сей поры ты просто не замечал девушек. А среди них много прихорошеньких. Ты же у нас жених завидный.
— Не обидишься, если я спрошу?
— Давай, чего уж там, после такого разговора по душам…
— Почему ты не хочешь взять себе вторую жену? Не можешь забыть Власту?
— Она была моей судьбой, — Атен качнул головой, прикусив губу, чувствуя, что воспоминание об умершей жене все еще причиняло ему боль. — Я понимаю, — совсем тихо, полушепотом, словно вдруг охрипнув, продолжал он, — что Мати нужна мать. Она сейчас в том возрасте, когда девочек больше тянет к женщинам. Лишь матери могут научить великому множеству хозяйских премудростей — готовке, шитью, вязанию… И лишь мать может ответить на вопросы, которые никогда не будут заданы отцу.
— В чем же дело?
— Я мог бы сделать это ради Мати. В конце концов, совсем не обязательно душою и сердцем любить жену… Но малышка не примет мачеху. Я слишком хорошо это знаю… Более того, она решит, что я предал память ее матери и отдалится от меня.
— Порою, стремясь к лучшему, можно потерять все хорошее, что есть.
— Да, — Атен был несказанно благодарен брату за то, что тот понял его и не стал пытаться переубедить. Он улыбнулся: — Воистину, сегодня удивительный день — впервые за столько лет мы поговорили как братья, без недомолвок и взаимных упреков. На душе стало легко, так что все беды кажутся такими далекими и нереальными — вместе мы сумеем противостоять им… Каких же богов мне благодарить за столь щедрый подарок?
— Не знаю, приложили ли к этому руку боги, но вот Шамаш — он точно помог… Я говорил с ним утром — сразу же после той стычки с тобой. Он позволил мне взглянуть на мир другими глазами. Я словно проснулся ото сна… Не знаю. Я еще не понял всего — лишь прочувствовал, пережил… Воистину, он необыкновенный человек. Я никогда не думал, что боги могут быть так щедры, наделяя одного столькими дарами…
— Евсей, ты не думал… Малышка сказала, он прилетел сюда на драконе. Его дар, его власть столь велики… Может быть, он действительно бог, бог солнца, начавший оправляться после долгой болезни?
