— Авось ума в голове у него прибавиться, забудет о большой дороге, — чуть слышно прошептал Добрыня.
Дунай продолжал заторможено пялиться на вооруженную арбалетом разбойницу, словно до сих пор не мог поверить собственным глазам.
— Познакомься, Дунай, — словно ничего не произошло, сказал Добрыня, — тебе довелось лицезреть саму Светлану Золотой Волос. — Исполать, Светлана Батьковна, — обращаясь к разбойнице, сказал Добрыня. — Все так же озоруешь, обижаешь честной народ?
— Помолчал бы! Ишь, защитничек выискался! — зло произнесла девица.
Добрыня спокойно продолжал:
— И где дружок твой, Залешанин?
— Не знаю, — отмахнулась Светлана, — пока я здесь за атамана!
— Тогда ясно, почему эти, — Добрыня указал на убитых разбойников, — на нас набросились. Залешанин бы этого не допустил, а у новой атаманши видать авторитету маловато, — богатырь улыбнулся Светлане очаровательной улыбкой.
— Хватает у меня авторитета, — вскипела девица, — этих с собой Горбуша увел. Вон тот бородатый. Не нравилось ему, что я командую, а у самого в башке лишь ветер свистит, вернее свистел.
— А почему за парня заступаешься? — поинтересовался Добрыня. — Какая тебе разница — ушел, да и хрен с ним.
— Ну уж нет! — разозлилась девица, качнув арбалетом. — Это мои люди, и я за них в ответе! Не доглядела! Горбуша с собой увел лишь новичков, что без году неделя в лесу! И я вам его просто так не отдам, хоть одного за собой в пекло утащу!
— Всё, Светланушка, все! Мир! — рассмеялся Добрыня. — Вот за это я тебя и уважаю! Хотя, по княжьему приказу, вздёрну на первой березе!
— Вздернет он! Поймай сначала! — парировала разбойница.
— Я же сказал, мир! Не по твою душу мы сейчас по лесу плутаем! Дело у нас неотложное! Спешное! Разойдемся по хорошему! Воевать потом будем!
— Хорошо! — опустила арбалет Светлана. — Езжайте с миром!
— Свидимся еще! — пришпорил коня Добрыня.
Дунай, не произнесший за все это время ни единого слова, продолжал тупо пялиться на Светлану.
* * *
День клонился к вечеру. Усталые кони брели, понуро опустив головы к земле. Просека незаметно превратилась в узкую заброшенную дорогу. В конце концов и она разветвилась на три маленькие лесные дорожки. На развилке стоял большой замшелый валун.
— Смотри-ка, — удивился Дунай, — на камне чегой-то написано!
Богатыри подъехали поближе. Дунай спрыгнул с коня, очистил ото мха камень, обнажив полустертую непогодой надпись.
— Направо пойдешь, — прочитал Добрыня выбитую на камне надпись, — богатому быть.
— Хорошая дорога! — усмехнулся Дунай. — Богатство бы мне не помешало. Жаль не по пути.
— Налево пойдешь, убитому быть, — гласила вторая строка.
— Тоже не по пути, — обрадовался Дунай, — нам прямо надо. Давай, Добрыня не томи, читай чего там!
— Прямо поедешь — коня потеряешь, — прочитал Добрыня последнюю строчку.
— Да, денек сегодня выдался, — проговорил Дунай. — И вообще, за время дороги неприятности так и сыплются. Не к добру это! Без коней худо нам придется!
— Разве это неприятности? — удивился Добрыня. — Можно сказать, тихо мирно едем!
— Тихо, мирно? — пришёл черёд удивиться Дунаю.
— На то ты и богатырь, чтобы с трудностями да неприятностями бороться! — пояснил Добрыня. Иной всю жизнь на печи сидит. Для него неприятность, когда ветер с соседского отхожего места дует…
Дунай брезгливо сморщился.
— Вот значит, почему Илья с печи слез, — рассмеялся Дунай, — надоело терпеть. Это уже не неприятность, это беда! В богатырях, поди, легче!
— Тут ты прав! — не смог сдержать улыбки Добрыня. — Я бы тоже не усидел! Ладно, едем прямо, поторапливаться нужно!
* * *
Мрак постепенно обволакивал лес. Неожиданно жеребец Дуная испуганно всхрапнул и попятился. В сгущающейся темноте сверкнули желтые злобные глаза.
— Волки! — коротко бросил Добрыня, пришпоривая Снежка.
Богатыри на ходу достали мечи. Из кустов под копыта жеребцам метнулся серый ком. Снежок, не замедляя хода, смял первого волка. Но это было лишь началом: со всех сторон, словно по команде, на богатырей ринулись серые тени.
— Коней береги! — отмахиваясь мечом от наседавшего волка, прокричал Добрыня.
— Добрыня, сзади! — распластывая на лету тяжелую серую тушу, норовившую впиться в горло коню, предупредил друга Дунай.
Добрыня обернулся: на круп Снежка вскочил матерый волчара. Желтые крепкие зубы скользнули по металлу доспехов, сорвали несколько булатных пластинок, не причинив хозяину кольчуги большого вреда. Добрыня изловчился, сбил волка локтем на землю. Зверь перекатился по земле, ловко вскочил на лапы. Догнав Снежка, он зашел коню сбоку и повторил атаку. Добрыня ловким ударом отсек настырному хищнику голову. Атака волков прекратилась так же внезапно, как и началась. Взмыленные, роняющие на дорогу клочья пены, кони испуганно захрапели и резко остановились. Посреди дороги, опираясь на кривую суковатую клюку, стоял древний старец. Легкий ветерок развевал его длинную ухоженную бороду. Старик сурово смотрел на витязей желтыми волчьими глазами.
— Волчий Пастырь! — узнал старика Добрыня.
— Пошто зверушек моих забижаете? — раздраженно бросил старик.
— Это еще кто кого обижает? — взвился Дунай, не взирая на гнев Волчьего Пастыря. — Твои чудовища чуть нас не сожрали! Оборонялися мы!
— Вас они и не собирались, — сварливо ответил Пастырь, — только коней! Нешто камня на развилке не видали? — его глаза злобно сверкнули.
— Ты уж не гневайся на нас, старче, — сказал Добрыня, — видели мы камень и надпись читали…
— А пошто поехали, — ворчливо перебил старик богатыря, — испокон так было, все здесь коней теряли!
— Другие дороги не подошли. Не по пути, — объяснил старику Добрыня, — а дело спешное!
— Вечно вы, людишки, спешите! — не переставал брюзжать Пастырь. — И мне нет никакого дела до вашего дела!
— Мы все равно проедем! — жестко сказал Добрыня, расправляя плечи.
Старик с удивлением вгляделся в мужественное, волевое лицо богатыря. Его желтые волчьи глаза проникли в самую душу.
— Езжайте! — проскрипел старец с сожалением. — Вижу я, вас не запугать. Слишком много погубите вы серых братьев, вздумай я вас не пропустить! Старик вдруг пропал с дороги, словно его и не было. Исчезли и волки: растворились в густых зелёных зарослях. Дорога была свободна.
Город, внезапно выросший перед путниками, вольготно раскинулся на семи холмах. Киев поразил воображение Морозки: он доселе не видел ничего величественнее. Широко раскрыв глаза, рассматривал он высокую городскую стену, минуя которую через высокие ворота вливались телеги, груженные разнообразной снедью, шли пешие, въезжали конные. Жизнь у городских врат кипела словно в гигантском котле, несмотря на раннее утро.
