— Куда мы отправляемся? — спросил Керин.
— Конечно, в Чингун, где ты передашь соответствующему чиновнику то, что доставил.
— А как поедет моя жена? Во втором паланкине?
— Женщина? Мы не ожидали ее прибытия. Она может найти себе жилье в Котейки и подождать, пока ты вернешься, или следовать за нами пешком.
— Нет, сударь! — воскликнул Керин, ощущая прилив беззаветной рыцарственности. — Она поедет так же, как и я.
Тога взглянул на него с недоумением:
— Но ведь она всего лишь женщина!
— Наши западные обычаи отличаются от ваших, кроме того, она прирожденная принцесса.
— О, этот гнусный нарост просит прощения у твоего высочества, — произнес Тога, кланяясь. — Эта куча омерзительной грязи не знала об этом. Пожалуйста, садись во второй паланкин, а эта низменная тварь отыщет другой для своей жалкой личности.
Тога удалился. Керин смотрел по сторонам, дивясь толпам куромонских рабочих в выцветших синих куртках и штанах, в остроконечных соломенных шляпах. Он подумал, что хорошо бы ему тоже раздобыть такую шляпу: климат Котейки был почти таким же жарким и влажным, как и на Салиморских островах.
Затем юноша обратил внимание на паланкины, которые восемь носильщиков приподняли и стали готовить к дороге. Сиденье со спинкой, без всякого навеса, было прикреплено к паре палок. Палки находились на том же уровне, что и сиденье, а ниже — там, где у обычного стула располагаются передние ножки, — была укреплена подножка для пассажира. У концов палки скреплялись поперечными перекладинами, а от них вниз шли подпорки, так что носильщики могли ставить паланкин на землю.
Концы перекладин были привязаны канатами к носильным шестам. Канаты были такой длины, что при ходьбе носильный шест оказывался примерно на фут выше палки. Один паланкин несли четверо носильщиков: двое спереди и двое сзади. Еще один человек в одежде рабочего замахал руками, указывая на паланкины, и сказал:
— Садитесь! Садитесь!
По крайней мере так понял его юный новарец, хотя местный диалект сильно отличался от того варианта куромонского языка, которому обучал его отец Цембен. Керин и Ноджири уселись и принялись рассматривать толпу вокруг. Куромонские купцы и чиновники резко выделялись среди прочих своими расшитыми халатами, доходившими до щиколоток.
Узоры были самые разные: цветы, птицы, пейзажи... Большинство купцов и чиновников были довольно полными и с важным видом обмахивались на ходу веерами.
Через некоторое время вернулся Тога верхом на маленьком сером ослике. Он выкрикнул команду, солдаты вскинули пики на плечо, а носильщики подняли с земли багаж путешественников.
— Вперед! — приказал Тога.
Выстроившись в шеренгу, носильщики паланкинов положили шесты себе на плечи, так что ноги пассажиров поднялись на фут над землей, и вся процессия отправилась в далекий Чингун.
Керин предполагал, что, когда другие люди несут тебя на плечах, ты преисполняешься чувством собственного величия. На самом деле все оказалось не так. Его носильщики неторопливо шли вперед, напевая песенку на местном диалекте, чтобы не сбиться с шага. Один и тот же припев повторялся снова и снова. После того как Керин не меньше ста раз выслушал его, один из носильщиков что-то крикнул. Паланкин остановился; его опустили на землю, так что теперь весь вес приходился на подпорки, и носильщики поменялись местами, чтобы нести шест на другом плече. Затем они снова тронулись в путь, напевая все ту же песенку.
Керин обнаружил, что носильный шест имеет собственную частоту колебаний, которую усиливали вес сиденья и пассажира. При каждом шаге носильщиков раздавался громкий скрип дерева и юношу слегка подбрасывало вверх. Сначала он не обращал на это внимания, но через час прикосновение одежды, которая терлась о кожу в одних и тех же местах при каждом толчке, стало вызывать неприятное жжение, к тому же прибавилось неприятное чувство тошноты.
Так как «Тукара Мора» стала на якорь в Котейки ближе к полудню, до наступления сумерек носильщики успели пройти не более пары миль, и Тога приказал остановиться в небольшом придорожном постоялом дворе. Чиновник засуетился, устраивая на ночлег Керина и Ноджири в лучшей комнате, а всех остальных — где придется. Перед ужином юноша позаботился узнать, где расположено отхожее место и как им пользоваться.
К этому времени Керин уже достаточно ловко управлялся с палочками для еды. Тога похвалил его:
— Эта личность должна сказать, что для варвара ты быстро привыкаешь к культурному образу жизни.
Керин прервал свои манипуляции с палочками:
— Мастер Тога, мой брат, которому довелось много путешествовать, предупреждал меня, что, куда бы меня ни занесло, повсюду выяснится, что туземцы считают себя выше всех остальных людей, — они-де и самые мудрые, и самые храбрые, и самые честные и вежливые люди на свете. Поэтому меня ничуть не смущает, когда иностранцы называют меня варваром.
— Твой брат умен, мастер Рао. Разумеется, когда такие речи ты слышишь от нас, жителей Небесной империи, это не пустая похвальба, так как мы-то и в самом деле лучше всех остальных.
Керин сдержал улыбку:
— Да, вот еще что. Эти носильщики понесут нас до самого Чингуна?
— Да. Это же просто прогулка — каких-нибудь две недели.
— А разве на лошадях мы не быстрее добрались бы или в каретах?
Тога развел руками:
— Конечно, быстрее, но без особого разрешения только обладатели цветных пуговиц на шапке — то есть девять высших чинов гражданской службы, называемые мандаринами, — имеют право передвигаться верхом на лошадях или в карете. А если бы я запросил такое разрешение, моя просьба пошла бы по разным бюро и департаментам, и нам пришлось бы все это время прождать в Котейки — целый месяц! Так что с практической точки зрения пешком путешествовать быстрее.
— Что он сказал? — спросила Ноджири. — Я не уловила несколько слов.
Когда Керин объяснил ей суть дела, принцесса воскликнула:
— А я вот просто счастлива, что ты не достал лошадей! Я никогда верхом не ездила и ужасно боюсь лошадей.
Керин улыбнулся:
— Ты, самая храбрая женщина из всех, кого я знал? Что ж, кажется, у нас всех есть свои слабости. Я, например, не выношу пауков. — И он обратился к чиновнику: — Уважаемый Тога, я хотел попросить об одном одолжении, а именно поменяться с тобою местами, чтобы я ехал на ослике, а ты — в паланкине. Мне не нравится, когда меня все время подбрасывают, будто детский мячик.
— В самом деле? — удивился Тога. — Хорошо, если ты настаиваешь... Паланкин более приличествует высокому рангу, нежели ослик, и, садясь на животное, я желал тонким образом выказать почтительность. Твоя беда, мастер Рао, в том, что ты слишком тощ. Упитанный купец или чиновник, весящий гораздо больше, чем ты, никакой тряски не ощутил бы. Но пусть твое пожелание исполнится. Если бы мы могли как следует кормить тебя в течение нескольких месяцев, мы придали бы тебе дородность, приличествующую благородному лицу.
