– Ты хоть одного видела? – снова преисполнившись скептицизма, спросил Арху.
– Так случилось, что видела.
– И как он выглядел?
Рхиоу насмешливо посмотрела на сфинкса.
– Совсем не так, как этот. – Она вспомнила замеченную однажды на рассвете фигуру кошки, шедшей по берегу Истривер. На взгляд невнимательно наблюдателя – эххифа или представителя Народа – это была просто обычная кошка. Однако более пристальный взгляд различал, какими бесплотными, какими незначительными выглядят рядом с ней обычные материальные предметы… Вскоре фигура замерла на берегу, потом спрыгнула вниз, с рассеянным видом пошла по воде – по блестящей дорожке, проложенной через реку встающим солнцем, – и вскоре скрылась из виду.
– Ну еще бы, – презрительно бросил Арху. – Тут вообще половина статуй – львиные тела с человеческими головами.
– Эххифы создали сфинксов, стараясь показать, что поняли: существа, которых им описывал Народ, разумны… и принадлежат к кошачьему роду. Люди не могут отрешиться от антропоморфности – к тому же они полагают, будто являются единственным разумным видом на планете.
– Да брось! – расхохотался Арху.
– Ну конечно, повод для юмора тут имеется, – согласилась Сааш, – и мы не упускаем возможности посмеяться… А вот здесь – созданное ими изображение одного из наших богов.
Кошки подошли к витрине у стены, в которой хранился развернутый папирусный свиток.
– В ней – начало всего, – сказала Сааш, показывая на стоящую рядом статую из полированного черного базальта. Царственная фигура изображала существо с телом человека, но с головой представительницы Народа – гордо посаженной, с длинным прямым носом, широко раскрытыми слегка раскосыми глазами, большими изящными настороженными ушами. У других скульптур в зале были странные египетские головные уборы, но эта богиня, глядящая прямо перед собой, была увенчана солнечным диском; на ее груди виднелось изображение единственного ока.
– Иау, – сказал Урруах, – Владычица, Создательница, Прародительница. «В первый вечер мира Иау шествовала в безмолвии, слыша и видя, и то, что она слышала и видела, становилось реальностью. В сердце ее пылало Пламя, оно дало ей быстроту и силу, от него у нее родились котята. Четверо детей было у Иау, и быстро выросли они, чтобы встать рядом с матерью».
– Это самая древняя песнь нашего народа, – сказала Арху Сааш. – Теперь ее знает любой: магов ей научила Шепчущая, а от них узнали и все остальные. А уж потом от кошек узнали ее и эххифы… хотя некоторые детали они перепутали.
– Ты хорошо во всем этом разбираешься, Сааш, – сказала Рхиоу. – Продолжай просвещать молодежь. А мне нужно посмотреть на те палимпсесты, которые упомянул Эхеф… или, точнее, Шепчущая. – Рхиоу кинула взгляд на статую.
– Иди, – откликнулась Сааш.
Рхиоу направилась в дальний конец зала, к витринам, в которых были выставлены папирусы. Остальные остановились перед еще одной статуей; Рхиоу, проходя мимо, тоже посмотрела на нее. Миновать эту скульптуру, не обратив на нее внимания, было невозможно. Почти девяти футов в высоту, она имела голову львицы, а в руках сжимала молнию. Ее тоже венчало изображение солнечного диска, однако это Солнце было с рогами и выглядело более агрессивным и опасным, а око на груди смотрело гневно. Львиная морда была свирепой, с оскаленными клыками, – вовсе не такой благосклонной, как у Иау. В глазах богини отражался безжалостный ум: гнев этой Силы не был бы слепым.
– Ааурх Могучая, – сказала Сааш, – Испепеляющая. Она родилась первой, пылающая, как звезда, и вооруженная Изначальным Пламенем. Она была воительницей и посланницей Прародительницы – появлялась там, куда была послана, быстрая, как свет, и творила и разрушала по слову Иау.
Рхиоу дошла до ряда витрин, вскочила на первую из них и пошла дальше, заглядывая в каждую. Она бывала в этой части музея часто, как только выпадала свободная минутка: ей нравились свидетельства общего для Народа и эххифов прошлого, когда два вида были ближе друг к другу, когда их языки еще не стали так сильно различаться, как впоследствии. В результате в витринах было мало экспонатов, которые Рхиоу не видела бы по многу раз; впрочем, периодически работники музея доставали какие-то предметы из запасников и выставляли их на всеобщее обозрение.
Именно такими редкостями оказались палимпсесты; точнее, на самом деле то, что было выставлено в витринах, палимпсестами – заново использованным пергаментом, с которого старые записи счищены ножом и заменены новыми, – не являлось. Египтяне расплющивали и склеивали стебли папируса, чтобы получить нечто напоминающее бумагу, и прикрепляли ее к длинным льняным полотнищам. С таких свитков, если возникала нужда, и счищали древние надписи, сделанные чернилами из размешанной в воде сажи.
Рхиоу стала рассматривать первый из таких свитков в витрине, на которой она стояла, поворачивая голову из стороны в сторону, чтобы разобрать написанное. Эххифы того периода пользовались двумя разными видами письма: иератическим, представлявшим собой пиктограммы, и демотическим – изящной скорописью, располагавшейся одинаково часто как по горизонтали, так и по вертикали; некоторые структурные особенности демотического письма напоминали Рхиоу современные письменные формы Речи. В соответствии со своим названием выставленные палимпсесты не сохранили первоначальных надписей; они были лишь иллюстрацией того, как папирус использовался повторно (Рхиоу узнала об этом, прочтя пояснение на находящейся в витрине карточке). Однако для знакомой с магией представительницы Народа, умеющей видеть невидимое, древние рукописи открывали свои тайны. Рхиоу, прищурившись, вгляделась в первый палимпсест, разбирая стертые иероглифы.
«Возьми восемь мер ячменя, – прочла она, – добавь воды двадцать мер и кусок вчерашнего теста величиной с кулак. Пусть все стоит на солнце девять дней, и когда жидкость начнет вкусно пахнуть, а бурление в кувшине успокоится, процеди в больший сосуд и добавь еще двадцать мер воды».
Рхиоу усмехнулась. Рецепт пива! Эххифы тех времен любили пиво – они лишь недавно его изобрели – и постоянно подносили кувшины с напитком своим богам. В том, что пиво столь же постоянно исчезало, люди видели доказательство существования божеств. Юностью и невинностью вида объяснялось и то, что эххифы редко замечали, какими пьяными на следующее утро оказывались жрецы…
Рхиоу оторвалась от изучения папируса и через плечо оглянулась на своих спутников. Они стояли перед очередной скульптурой, на этот раз из светлого камня. Статуя изображала сидящее существо со свитком папируса на коленях; голова у нее тоже оказалась кошачья, но выражение мордочки было более задумчивым, чем у Прародительницы Иау, и более мягким, чем у воительницы Ааурх.
