Но если ожидать, пока добрая судьба занесёт туда Илидора по своей воле или по невероятному стечению обстоятельств, – пожалуй, успеешь сделаться старым и сумасшедшим, как Арромеевард, и найти себя в южной камере, запертым и скованным цепью, гасящей магию.
Со своей второй способностью Илидор никак не мог разобраться.
В спальном крыле Донкернаса боялся экспериментировать: рядом мог оказаться кто-то из шпионов, от одной мысли об этом голос пропадал и даже разговаривать соглашался с трудом. Он возвращался, только когда рядом не было сородичей, явно не желая находиться в недружелюбной атмосфере этой зимы. И ещё голос, наверное, хотел спрятаться от внимательных взглядов Оссналора, которые Илидор чувствовал на себе всякий раз, когда тот оказывался поблизости.
Здесь, в горах, голос Илидора мёрз и не хотел выбираться в зиму. Тихие напевы у костра ничего не давали: дракон пробовал заставить эльфов выйти наружу или скормить драконам двойную порцию сушёного мяса, а Гружвэуаурда – сменить драконью ипостась на человеческую. Один раз это случилось, когда Гружвэуаурд уже почти засыпал, но у Илидора не было уверенности, что это как-то связано с его напевами.
Но Арромеевард же соглашался с ним поговорить, дважды! Илидор напевал себе под нос и хотел поговорить со старейшим драконом, а старейший дракон ни с того ни с сего согласился на задушевную беседу!
Правда, ещё раз десять он не соглашался, несмотря на все напевы.
Наконец пришёл день, когда Льод вдоволь наэкспериментировался с составом высокогорной воды из разных источников и с размножением в ней каких-то штук, которых он называл «культурами». Они спустились по другую сторону гор и отправились в ближайшее селение отогреваться и отъедаться за все свои страдания. Оказалось, Льод хорошо знает этот посёлок под названием Бадираль, и для путников легко нашлись достойные места в спальном доме.
* * *
Одновременно с ними, несмотря на белый сезон, в спальном доме оказалось довольно много эльфов и людей.
Девятеро работяг-столяров торчали тут ещё с конца осени, когда нежданно ранние снега закрыли перевал. Проездом остановился варкензейский человек-торговец с помощниками, спешащий добраться до Шарумара к началу сезона гроз. В начале весны гномы вылезут из Гимбла, понесут свои товары в Эльфиладон и людские земли, и будет очень удачно перехватить гномов в Шарумаре, ближайшем к Такарону городу эльфов. На несколько дней задержалась в спальном доме компания музыкантов: слепая старуха-дудочница, юные эльф и эльфка, играющие на колокольчиках и бубне, и человеческий мужчина-горбун с диковинным инструментом – закреплёнными на основе в ряд деревянными брусками, по которым горбун колотил деревянными же палочками. Юная эльфка маялась женским недомоганием, и музыканты ожидали, пока она придёт в себя и сможет продолжать путь. А теперь к обитателям спального дома прибавились шестеро эльфов и два дракона из Донкернаса.
Вся эти разношерстная компания собиралась три раза в день в большом нижнем зале у камина, гости располагались кто за столами, а кто на волчьих шкурах поближе к огню. Они беседовали, перебрасывались шутками, кто играл в «Раскидалу» с простой колодой, а кто молча ел и пил.
Кормили тут рыбой, выловленной в подгорной речке – чаще рыбой варёной, смешанной с кашей или морковью, а иногда – рыбой тушёной с луком и кислыми ягодами палянии, или же рыбой, поджаренной в муке до хрустящей корочки, посыпанной мелко рубленым укропом и крупной солью. Золотой дракон обнаружил, что он просто обожает рыбу и готов есть её целыми днями в любом виде, это было даже вкуснее жучиного желе! Ещё в спальном доме кормили насушенными с зимы грибами, мясистыми ягодами смородки в меду и грубым хлебом с отрубями, от которого Илидор пришёл в восторг, а сподручники его за это обозвали извращенцем.
Хозяйкой спального дома Бадираля была нестарая ещё эльфка-вдовица, неторопливая и добродушная. У неё были натруженные красные руки, белоснежные чепцы и глаза мечтателя, который всегда смотрит чуточку мимо тебя. Эльфку звали странным именем Фиррэ, из чего Илидор заключил, что её предки были не местными: может, из Сейдинеля, или какого-нибудь домена за пределами Эльфиладона, далеко на востоке, за краем людских земель. Сама Фиррэ родилась и прожила всю жизнь здесь, в Зармидасе, другие края видела только в своих мечтах и очень любила слушать рассказы путников.
Наверное, затем она и стала хозяйкой спального дома: чтобы слушать истории о местах, которых никогда не увидит своими глазами.
– Давно ли ты был в Ортагенае в последний раз?.. Что нового в людских краях?.. Удалось ли тебе повидать стеклянные шахты Варкензея? – то и дело спрашивала она, останавливаясь у стола одного из постояльцев.
Постояльцы отвечали – иногда кратко, и тогда Фиррэ, с улыбкой покивав, шла дальше. Иногда гость начинал долгий рассказ, и тогда эльфка присаживалась к нему за стол и слушала с таким жадным и одновременно вдохновлённым выражением лица, словно боялась разрушить волшебство истории своим дыханием.
Илидор старался держаться поближе к Фиррэ и ловил каждое слово из тех, которые рассказывали эльфы и люди о других местах. Особенно внимательно он ловил слова торговца, который направлялся в Шарумар, но тот, к сожалению, был немногословен, и дракону неистово хотелось скрутить его и трясти, пока из этого человека не вывалится вся информация до крошки.
К своему счастью и отчаянию Илидора, торговец через пару дней отправился в путь.
Быстренько осмотревшись в спальном доме и отоспавшись за все холодные ночи в пещерах, Льод подыскал возможность размяться и подзаработать – видимо, из чистого азарта подыскал, или это так на него действовали рыба и Фиррэ, поскольку никто прежде не мог заподозрить Льода Нумера в страсти к лишним телодвижениям или странным авантюрам. А тут он подошёл к бригадиру работяг-столяров, застрявших в Бадирале из-за перекрытого перевала, и спросил: а как ты смотришь, чтобы тебя и твоих работников перенесли на другую сторону гор драконы?
С гулким «тум-м» упала на стол челюсть бригадира, а когда он сумел вернуть её на место, то быстренько подсчитал, что запрошенная плата выходит сносной, если учитывать, сколько ещё он потратит на кров и еду честной компании до наступления сезона гроз. Бригадир всё равно попытался торговаться, но Льод мгновенно пресёк это поползновение, заявив, что по ту сторону гор бригаду ждёт работа, о которой они уже уши прожужжали всем вокруг, и что если он, Льод, сейчас задумается, сколько денег работяги нарубят за месяц, оставшийся до открытия перевалов, то ему, Льоду, придётся поднять плату за драконьи перевозки втрое. После чего бригадир потух и быстренько согласился на первоначальное предложение.
На перевозку ушёл весь день: требовалось по одному доставить на ту сторону работяг, их бригадира, поклажу и инструменты, что породило множество заминок и споров: кого везти первым, кого последним, как далеко от перевала высаживать, по каким ориентирам находить это самое место высадки, кто будет виноват, если кто-либо из работяг по дороге свалится. Теперь, когда бесконечные белоснежные горы выросли у эльфов прямо перед лицом, а у подножия гор стояли два молчаливых дракона, всё куда-то подевалось: храбрость работяг, решимость, крохоборство и желание «поскорее покинуть этот замшелый Бадираль, хоть ползком, хоть покатушками». Одно дело – трёп перед камином за кружкой хмельного и совсем другое – когда прямо перед тобой стоят драконы, словно ожившая сказка или воплощённый бред: один дракон – золотой, поблёскивающий, как груда монет, а второй – сероватый, как дым, словно растворяющийся помалу в бесконечной зимней белизне.
Работяги успокаивали себя только постоянным напоминаниями, что Слово, когда-то данное драконами, не позволит тем попросту сбросить эльфов на горные пики. Во время полёта работяги тряслись на драконьих спинах от ужаса и холода, ёрзали, стучали зубами, пытались хвататься за крылья и с зубовным клацаньем вспоминали чьих-то матерей. А один эльф «для отважности» так накидался пивом, что умудрился сидя потерять равновесие, рухнул со спины Гружвэуаурда вниз и навсегда сгинул в снежной пелене.
