плут, вот кто!
Архидия!
От срамного ругательства опять поднялась в груди душная горячая волна, забилась о рёбра. Акрион скрипнул зубами, унимая гнев. Искоса поглядел на Фимению. Та стояла, чуть заметно покачиваясь, со спиной прямой, как стрела, с лицом бледней, чем у покойницы. Под глазами лежали тени, губы были искусаны в кровь. В жреческой одежде – пыльной, измятой, точно рабский экзомис – она действительно больше походила на нищенку, чем на царскую дочь.
– Пожалеешь ещё, старик, что так сказал, – проговорил Акрион, стараясь, чтобы голос звучал ровно. – Веди нас во дворец. Противиться не будем. Сами туда собирались. Верно, сестрица?
Фимения не ответила, только прижала к груди ладони. Акриону вспомнились её слова: «Мне нельзя возвращаться! Умру в Афинах, погибну!» Должно быть, сейчас она испытывала смертный страх: наяву сбывался её худший кошмар.
Горгий скривился:
– Одного тебя велено привести. Девочку не возьмём, пускай гуляет, куда хочет.
Акрион выпрямился, едва сдерживая плещущую под сердцем ярость. Отнять вновь обретённую сестру? Отобрать последнюю возможность достучаться до сердца Семелы?
– Со мной пойдёт, – процедил он, сжимая рукоять ксифоса. – А нет – так и я не пойду.
Неизвестно, что Горгий увидел в его глазах. Может быть, разглядел троих лидийцев, которые не встретили сегодняшний рассвет. Или увидел мощь, дарованную Аполлоном. А может, вспомнил глаза прежнего хозяина, Ликандра, когда тот поддавался родовому проклятию и давал волю бешеной злобе. Как бы то ни было, нынешний Акрион смотрел вовсе не так, как мальчик-актёр, приёмный сын Киликия из Аргоса.
– Добро, – проворчал Горгий. – Пускай за нами тащится, коли других дел не осталось… Евтид, Полидор, не стойте, вяжите руки-то.
Воины шагнули вперёд. Один потянул за конец обмотанную вокруг пояса веревку.
– Обоим вязать? – прогудел он неуверенно.
– Самозванцу только! – рявкнул старик с прорвавшимся раздражением. – За каким хером девку связывать? Или боишься, что глаза тебе выцарапает? Да куда ты лезешь, меч сперва отбери! Евтид, помогай! Через голову, через голову перевязь тащи, у-у, дурак безмозглый…
Акрион дёрнулся, когда Евтид, похожий на двуногого безволосого медведя, потянулся к рукояти ксифоса. Ярость заколотилась в висках, стиснула грудь. Но нельзя было поддаться: ведь рядом стоял Горгий. Да и не оставалось другого пути во дворец, к матери.
Евтид, осторожно кряхтя, снял перевязь с волшебным ксифосом и повесил себе на плечо. Жилистый, угловатый Полидор – линоторакс коробом сидел на его тощем тулове – завёл Акрионовы запястья за спину. Горгий стянул их верёвкой, без жестокости, не передавив жил, но крепко. «Хоть бы Кадмил сейчас вернулся!» – подумал Акрион. Лицо онемело от гнева и унижения. Нельзя, нельзя поддаваться, нельзя…
Фимению связывать не стали, лишь толкнули в плечо – иди, мол. Далеко идти, однако, не пришлось: за углом, у корчмы обнаружились привязанные к коновязи лошади. Акрион понял, что Горгий собирался отдохнуть от двухдневных поисков, посидеть с подопечными в тени и напоить лошадей. Но хватку, должно быть, с годами не потерял: умудрился высмотреть беглеца поверх килика с вином, и бдительность оказалась вознаграждена.
Акриону помогли взобраться на коня. Перед ним усадили Фимению. Вторая лошадь досталась Евтиду с Полидором. Горгий сел на третьего, серого в яблоках жеребца и бросил:
– Поехали уже, Тартар меня забери.
Двинулись вверх по улице, к выходу из Пирея, а затем и дальше, по дороге к Афинам. Слева и справа тянулись Длинные стены, построенные давным-давно на случай большой войны с Лидией. Войны так и не случилось, и стены, соединявшие порт и город, понемногу ветшали: по верху зеленела чахлая травка, раствор между камнями вымывали дожди. Внизу теснились лавочки, где торговали всем на свете, от одежды и украшений до посуды и алтарных статуй, от лечебных мазей и волшебных порошков до кифар и ручных обезьянок.
И, разумеется, здесь продавали рабов. Тех бедняг, кому случилось задолжать чересчур много, или украсть что-то слишком ценное, или попросту родиться от рабыни. Были и такие, кто шёл в рабство добровольно. В основном, дети-сироты. Вот и сейчас на невысоких помостах тут и там можно было встретить пару-тройку худых, сплошь медных от уличного загара мальчишек, смотревших на прохожих с голодным отупением. Девочек не попадалось: их, с малолетства приученных к прядению и ткацкой работе, как всегда, разобрали спозаранку.
Акрион, чуя, как отступает злоба, глядел по сторонам. Смотреть вперёд было затруднительно, перед самым лицом покачивалась голова Фимении. «Может, сам вот так скоро буду стоять, – думал он. – Обвинят в измене, забьют в колодки – и сюда. И ещё повезёт, если останусь в Афинах, а не поеду к тирренам. А Фимения? Неужели мать и её не признает?.. Выход, наверняка есть выход. Нельзя ведь просто ждать, пока Аполлон пошлёт Кадмила на выручку! Сказано же: боги стараются не вмешиваться в дела людей, им угодно, чтобы мы сами принимали решения. Но что решить сейчас? Когда едешь, связанный, в логово колдуньи?»
– Фимула, – прошептал он.
– Да? – еле слышно откликнулась сестра.
– Ты не бойся, – Акрион собрался с мыслями. – Мы ведь к матери едем. Она тебя точно примет. Заодно и меня… может быть. Это уж как боги положат. Но тебе обрадуется. Представь: столько лет считала дочь мёртвой. А тут ты. Живая. Не бойся только, хорошо?
– Я не боюсь, – шепнула она. – Я тоже хочу её видеть ужасно. Только очень страшные эти, с мечами. И Горгий меня не признал…
– Горгий старый, – возразил Акрион. – Видать, из ума выжил. А мать непременно узнает.
– Хватит шептаться! – донёсся сердитый окрик Горгия. Выжил старик из ума или нет, слухом он обладал по-прежнему отменным.
Меж тем въехали в Афины. Акрион едва успел обернуться на Пирейские ворота – и вот уже вокруг тихий, зажиточный Коллитос, прохожие в яркой, богатой одежде, деревянные мостки хлопают под копытами лошадей.
А вот повернули к Царскому холму.
С вылинявшего неба лился зной, беспощадно давил на плечи и непокрытую голову. Башня, в которой погиб Ликандр, казалась сделанной из белого воска, готового растаять под солнечными лучами. Лошади, кивая в такт шагам, взобрались на холм и встали перед воротами.
Евтид с Полидором помогли спешиться Акриону, сняли с коня Фимению. Ворота открылись, лошадей передали подоспевшему конюху, и Горгий повёл пленников вокруг дворца. Мимо башни, мимо сада, где Акрион несколько дней назад прощался с Эвникой, вглубь пристроек. Вошли в просторный сарай, пахнущий курами, тёмный и прохладный – словно благословение
