— Утро доброе.
Старый наёмник зевнул. — Вроде бы оно. Мне тяжело припомнить последнее из них, что я видел. Красивая рубашка.
Трясучка покосился на рукав. Тёмный шёлк с пуговицами полированной кости и вычурным шитьём вокруг манжета. Гораздо наряднее, чем он выбрал бы сам, но Монзе нравилось. — Не обращал внимания.
— Раньше я тоже любил красиво одеться. — Коска плюхнулся в соседнее с Трясучкой плетёное кресло. — Как и брат Монзы, коли уж на то пошло. У него была точно такая же рубашка, насколько помню.
Трясучка не был уверен, что понимал куда клонит старый подонок, зато был уверен, что ему это не нравится. — И?
— Она часто говорит о брате, не так ли? — У Коски была странная улыбочка, будто он знал, что-то неизвестное Трясучке.
— Сказала, что он умер.
— Это я уже слышал.
— Сказала, что не рада этому.
— Несомненнейше нет.
— Я должен знать что-то ещё?
— Полагаю, нам всем надо стремиться к познанию. Я всё же оставлю это ей.
— Где она? — рявкнул, истощив терпение Трясучка.
— Монза?
— Кто ж ещё?
— Она не хочет, чтобы кто-то увидел её лицо — из тех, кто не должен его видеть. Но не переживай. Я набирал бойцов по всему Земному Кругу. И немалую долю увеселителей тоже, когда приходилось. Нет возражений против моей ответственности за приём?
У Трясучки была куча возражений. Ясно же, что единственной вещью, за которую очень долгое время до этого нёс ответственность Коска, была бутылка. Когда Девять Смертей убил его брата, и отрезал ему голову, и прибил её на штандарт — отец Трясучки принялся выпивать. Он принялся выпивать, и буйствовать, и трястись. Он перестал делать правильный выбор, и утратил уважение своих людей, и сломалось всё что он построил, и он умер, не оставив Трясучке ничего кроме горьких воспоминаний.
— Я не доверюсь тому, кто пьёт, — прорычал он, не утруждаясь приукрашивать слова. — Человек принимается пить, потом становится слабым, потом его покидает разум. Коска печально покачал головой. — У тебя всё задом наперёд. Человека покидает разум, затем он становится слабым, а затем он принимается пить. Бутылка — признак, а не причина. И пусть я до глубины души тронут твоей заботой, тебе на мой счёт переживать не стоит. Сегодня я много твёрже. — Он растопырил руки над столом. И вправду, они не так сильно тряслись, как раньше. Скорее лёгкая дрожь, чем безумная скачка. — Знай, что скоро я буду годен на всё.
— Жду не дождусь увидеть. — Сложив руки, из кухни выступила Витари.
— Мы все ждём, Шайло! — И Коска шлёпнул Трясучку по руке. — Но хватит обо мне! Каких преступников, отбросов, головорезов и тому подобную человеческую мразь ты откопала на загаженных улочках Сипани? Какие бойцовые артисты предстанут нашему обсуждению? Певцы, что прирежут? Смертельные скоморохи? Трубадуры с топорами? Жонглёры, что… что…
— Убивают? — предложил Трясучка.
Ухмылка Коски расширилась. — Как всегда — цинично и не поспоришь.
— Цинично?
— Тупо. — Витари нырнула в оставшееся кресло и развернула на изрезанной столешнице листок бумаги. — Для начала, я нашла группу, которая поигрывала возле порта. Думаю, правда, что они много больше поднимают грабя прохожих, чем напевая им серенады.
— Парни без башки? Как раз то что надо. — Коска вытянул тощую шею, как собирающийся кукарекать кочет. — Заходите!
Скрипнув, дверь открылась и внутрь ввалились пятеро. Даже там, откуда родом Трясучка, их бы сочли дико выглядящей шайкой. Паршивоволосые. Ряболицые. Покрытые рванью. Их глаза бегали, зауженные и подозрительные. Грязные руки сжимали испачканные инструменты. Они прошаркали к столу — один чесал свой конец, другой ковырял в носу барабанной палочкой.
— И кто же вы? — спросил Коска.
— Мы группа, — сказал ближайший.
— У вашей группы есть название?
Они переглянулись между собой. — Нет. Зачем оно нам?
— Тогда, будьте добры, ваши имена и чем вы владеете — как артист и как боец.
— Меня зовут Сольтер. Играю на барабане и на палице. — На миг одёрнул назад свою грязную куртку, показывая тусклую железную болванку. — Если честно, с палицей у меня получается лучше.
— Я Морк, — сказал следующий в ряду. — Дудка и тесак.
— Олопин. Рожок и молот.
— Тоже Олопин. — Дёргая вбок большим пальцем. — Брат вон того. Скрипка и лезвия. — Выстреливая из рукавов парой длинных ножей и вращая их пальцами.
У последнего был самый переломанный нос, что когда-либо видел Трясучка, а повидал он всяких. — Гурпи. Лютня и лютня.
— Ты дерёшься лютней? — спросил Коска.
— Я бью ей вот так. — Мужик продемонстрировал боковой рубящий удар, затем блеснул двумя рядами зубов цвета дерьма. — В неё встроена двуручная секира.
— Ух. Тогда будьте добры, сыграйте, парни, и постарайтесь что-нибудь поживее!
Трясучка не очень разбирался в музыке, но даже он мог сказать, что хорошей их игру не назовёшь. Барабан опаздывал. Дудка противно сипела. Лютня звучала глухо, наверное из-за железяки внутри. Но Коска кивал в такт, закрыв глаза, будто никогда не слышал музыки слаще.
— О дни мои! Какие же вы разносторонние таланты! — вскричал он после пары тактов, приведших шум и грохот к заикающейся остановке. — Вы приняты, каждый из вас, по сорок серебренников на человека за ночь.
— Сорок… серебренников… каждому? — раскрыл рот барабанщик.
— Уплаченных по исполнении. Но работа предстоит серьёзная. Вам непременно придётся драться, а возможно даже играть. Может придётся исполнить смертельный номер для наших врагов. Готовы выполнить такие обязанности?
— За сорок серебренников на рыло? — Теперь они все ухмылялись. — Да сэр, готовы! За такую сумму нам ничего не страшно.
— Молодцы. Мы вас разыщем.
Витари наклонилась к нему, как только группа убралась наружу. — Комплект уродливых ублюдков.
— Одно из многих преимуществ вечеринки в масках, — шепнул Коска. — Засунь их в пёстрые шутовские наряды и окажется, что мудрее никого не сыщешь.
Трясучку весьма тревожило доверять свою жизнь такому народу.
— Ведь на их игру обратят внимание?
Коска фыркнул. — Люди ходят к Кардотти не за музыкой.
— А не стоило проверить, как они в бою?
— Если они сражаются также как играют, у нас хлопот не будет.
— Они играют так же здорово, как понос.
— Они играют как умалишённые. Если повезёт, сражаться они будут также.
— Тогда за каким…
— Не догадывался, что ты такой беспокойный. — Коска уставился на него поверх своего длинного носа. — Все победы, достойные, чтобы их одерживать, достигаются напором и энергичностью.
