Она попыталась вырваться.
— Я не знаю. Не знаю! Я не хотела…
Он вцепился в ее плечи и стал изо всех сил трясти.
— Ты — и не знаешь? — Вид его был куда более разъяренный, чем тогда, когда он избивал ее. — Ты скажешь мне!
— Я не знаю!
Он ударил ее тыльной стороной ладони. Тяжелые перстни разодрали кожу на щеке.
— Я столько лет искал ключ к этому заклинанию, а ты не знаешь? Где книга твоего отца? Чему еще он тебя научил?
— Ничему, — отвечала она. Кровь стекала по щеке.
Хью поднял ее как пушинку и швырнул на кровать. Она не пыталась встать и молча смотрела на него. Он тоже не произнес ни слова и левой рукой выстукивал по столу мотив, понятный только ему. Так прошло минуты две.
Наконец он опустился перед ней на колени и нежно вытер рукой тоненькую струйку крови, сбегавшую по лицу.
— Лиат! — Голос его был просительным, но настойчивым. — Что толку в знании, если им не делишься? Разве мы не проучились вместе почти всю зиму? Почему нельзя научиться большему? — Он поцеловал ее щеку, затем стал целовать шею и губы, медленно и настойчиво.
Огонь, приглушенный и придавленный, пробудился в ней. Нарисовав розу, она почувствовала, как пробудилась та часть ее духа, что дремала до сих пор. Огонь растопил лед. С каждым его поцелуем она старалась отодвинуться все дальше.
— Нет, — ответила она ровным голосом и приготовилась к удару.
— Лиат, — выдохнул он, — тебе ведь было хорошо со мной. И в постели я никогда не причинял тебе боли.
— Не причинял, — ответила она, вынужденная согласиться.
— Тебе было со мной хорошо. И ты должна мне доверять. Я видел, как быстро ты учишься и как много хочешь узнать.
Она чувствовала, как жар его тела постепенно лишает ее сил сопротивляться.
— Ты знаешь прекрасно, что тебе не у кого больше учиться и не к кому обратиться за помощью. Я у тебя один. Ты знаешь, о твоем отце, добром старом Бернарде, ходили всякие слухи. Но здешние крестьяне не тревожили его, потому что любили. Да и епископу из Фриласа хватало других забот. У нее не доходили руки до дряхлого и одинокого волшебника, что расставляет магические ловушки для лис, помогая черни защищать свои курятники.
Казалось, ей не вырваться из ловушки, в которую загнал ее этот человек.
— Но тебе так не повезет. С твоим характером и внешностью. — Он взял в руку прядь ее длинных волос. — Эти волосы слишком прекрасны, а кожа слишком смугла, она остается темной даже зимой, как у людей с юга. А кто в этой позабытой Владычицей глуши видывал людей с такой кожей? И твои глаза голубые, словно холодное пламя подземного огня. Ты знаешь об этом? Нет? Зато я знаю. Я с детства интересуюсь магией. Есть и другие, такие же, что борются за знание и власть. Ты каким-то образом рождена с этим знанием. Я знаю, кто ты, и никогда не выдам никому этой тайны. Ты веришь?
Даже теперь, чувствуя себя загнанным зверем и готовая сделать все, лишь бы книга не досталась ему, она ужасалась не столько своей будущей судьбе, сколько тому, что действительно верила его словам. Она каким-то странным образом знала, что, если этот человек говорит так, как сейчас, — быстро, не задумываясь, — его словам можно верить.
— Я верю тебе, — с болью в голосе проговорила она. Она и сама знала, кем была. Волшебниками становятся, а не рождаются. Двое магов никогда не должны вступать в брак, ибо плод их любви может случайно высвободить силы, в сравнении с которыми ничтожен гнев любого из земных владык. Так говорила когда-то ее мать. Но Лиат всегда знала о своей прирожденной неспособности к Искусству, Отец учил ее, но только для того, чтобы она хранила его знание. «Ты не сможешь его употребить, ибо глуха к магии». Но теперь она выжгла на столе Розу Исцеления…
Хью не будет мешать ей изучать отцовскую книгу и другие книги до тех пор, пока она не перестанет делиться с ним всем, что узнала.
— Я буду верен тебе, Лиат, — говорил он, нежно сжав ее лицо руками, — до тех пор, пока ты будешь верна мне.
Но в ней горел уже новый огонь. И жег так сильно, что она не могла дольше притворяться спящей. Надо было принять решение. Хью сжал ее в объятиях и нежным голосом произнес ее имя. Но Ханна вот-вот уедет, а она останется наедине с ним в Фирсбарге. И все будет по-прежнему: тщетность ее сопротивления, вечная холодность, глухота и отупение и невозможность общения с кем-либо, кроме него.
Не лучше ли сдаться? Дать ему то, чего он просит. Сама миссис Бирта считала ее положение достойным зависти. С ней не будут плохо обращаться. Скорее, наоборот. Она выжгла на столе Розу Исцеления. Могла, значит, учиться дальше, узнать, действительно ли она так глуха к магии. Может быть, отец ошибался и в ее крови есть эта мощь? А может, он знал об этом и хотел только защитить…
— Перестань противиться мне, Лиат. Тебе же будет лучше. Почему ты?..
Она дрожала от его прикосновений. Действительно, почему? Пришло время выбирать.
— Я не буду твоей рабыней, — прошептала она. Она бы заплакала, так трудно дались ей эти слова, но не могла, задавленная страхом. Оттолкнув Хью от себя, Лиат обхватила руками колени и замерла, неподвижная и глухая ко всему.
Он оставался спокоен.
— Что ты сказала?
Возразив ему один раз, она знала, что теперь должна быть тверда до конца. Она бросилась в противоположный угол комнаты и забилась туда, глядя на него, как кролик глядит на лисицу. Но голос ее звучал тверже:
— Я не буду твоей рабыней.
— Ты уже моя рабыня.
— Думаешь, меня можно купить за две номизмы?
Хью посуровел.
— Ну тогда обратно, в свинарник.
Улыбка не сходила с его лица, он хорошо знал, что, пережив одну зиму в тепле, Лиат никогда уже не решится вернуться к холоду и лишениям. Она сама думала, что асе это кончилось: грязная солома, спина старого хряка, холодные весенние ночи. Но превозмогла страх.
— Да. Я вернусь обратно в свинарник.
Она поднялась на ноги и медленно, неуверенно переступая, пошла к двери. Хью не дал ей этого сделать, ударив с такой силой, что она пошатнулась. Последовал новый удар. Она упала и стукнулась головой о каменную стену. Попыталась встать. Новый удар, еще и еще один. Она на руках поползла к выходу, превозмогая боль. В ушах звенело, все тело разламывало.
— Ну что? — Голос его дрожал от злобы. — Эта келья или свинарник?
Лиат приподнялась. Правый глаз затек, да и равновесие она держала с трудом. Она сделала шаг, второй, ухватилась за ручку двери и приоткрыла ее. Одновременно с дверным скрипом последовал новый град ударов. Она вывалилась в сени и ползла дальше, но каждый раз, когда она делала движение вперед, он бил ее сапогом. Кровь заливала правый глаз, но это уже не имело значения. Она лежала, сотрясаясь от плача, пытаясь сдержать его и не издавать ни звука.
