И впрямь, буде! Чего это он разволновался? На ум Арсению нежданной явилась мысль, признанная им гениальной. Более никакой он не доктор Мадянов в отношении Таны, конечно, а как бы собственный прадед Митридат Демьянович, профессор, магистр естественной истории, на самостоятельные действия в отношении прекрасного пола не способный. Хватит, наигрался уже сполна в наблюдение и эксперимент, пускай хоть однажды и кое-кто другой помается, как бы его, Арсения, разгадать, упредить, и подать на стол тепленьким, ладно бы и чучелком, если ласково и не больно. Может, Тана еще и передумает, может, ей надоест, может, тушка его покажется жесткой и неудобоваримой, может, еще пронесет. Мадянов рассуждал так и был противен сам себе. Но размышления «у парадного подъезда», в смысле, подле запечатанной секретным кодом двери вспомогательной рубки, оказались внезапно прерваны.
Справа, из-за непросматриваемого угла, послышалась ему нехорошая мышиная возня. Будто кого-то крепко держали за грудки, а схваченный при этом шаркал ногами, перхал горлом и сопел соплями. Мадянов осторожно выглянул за угол. Никого. Арсений старательно-тихо прошел по боковому коридору, до крошечного закутка с общедоступными, аварийными полимерными скафами на случай нужды экстренного проникновения в разгерметизированный стартовый отсек. Оттуда вдруг четко донеслись голоса, наверное, Мадянов достиг точки преломления звуковой волны, в отражении не погашенной плексоморфными мембранами. Это не было началом разговора, точнее сказать, диалога, но, несомненно, доктор успел к важной его части.
– Как же, не помните вы меня? – раздался сдавленный, хрипящий полушепот комиссара Герке-Цугундера. – И разве я чего? Я ничего. Не помните так не помните. Я тогда был человек довольно маленький, относительно, конечно. Но мне вполне доступно… Отпустите, я задохнуться могу!
– Ты, харя, жирный пудель, без семи минут час, как мне мозги полощешь! Чего тебе надо? Чего я помнить должен? Я такую рожу, как у тебя, и в «варьете пришельцев» не видал, – насмешливо-холодно произносил в ответ другой голос, и доктор немедленно опознал соседа своего Крипто. Стало быть, нашел, кого искал.
– Я думал, по старой памяти… Особенно чего? Особенно ничего не нужно. Вы сами по себе, а я как бы при вас. И мне спокойней, и вам…
– Надоело. Все! – коротко и ясно отозвался Крипто, будто зачитал приговор, сразу вновь послышался кашель и возня червя удушенного, пытающегося сорваться с крючка.
– Погодите! Ой, погодите вы! Умоляю, я как на духу скажу. – Видимо, Герке-Цугундер и сам понял, что вот теперь все. И решил говорить. (Доктор Мадянов посоветовал бы ему сей момент того же.) – Я же видел. И я помню. Как вы делали «петлю захвата», когда спасали нынче нашего арлекина. От Венеры до Сатурна, а может, и дальше никому такое не под силу, только вам одному. Тем более на чахленьком ремонтнике. Тем более при такой гигантской инерции на спирали захода. О, да! Я разбираюсь, не удивляйтесь! В союзной армии, в дальней молодости, еще на действительной, служил секундефрейтором, как раз в техническом обеспечении летных отрядов. И после наблюдал, уже зрителем.
– Чего ты наблюдал? И где? Отвечай, саранча вонючая, или шею сверну, – предупредил Крипто спокойным, обычным тоном, словно все дело происходило на ежегодной межконтинентальной ярмарке прикладных художеств в Мумбае.
– Как же. На главной трассе. Трибуна «Первый Янус». Всегда туда места брал. Конечно, и на Церере случалось бывать. Когда вы против Гаучо! Он тогда правила нарушил, полоснул струей еще вне зоны. Ну, вы его, ого-го! Даже за маркеры ограждения вынесло, там догорал. На точно таком же финте попался. А я заранее все свои фишки на два пункта вперед двинул, двадцать призовых одним махом. Ставил в пару, что именно вы Гаучо и срубите. И ведь угадал! Потом обменял ставку на должность подкомиссара Сектора Общего Надзора, н-да!
– Ты чего несешь? Какой еще Гаучо? Какая ставка? Ты думаешь, я кто? Ты правильно думай, а то кости свои долго будешь подбирать с пола, – угрожающе, словно кобра в бешеной ярости, прошипел лихой би-флайер Крипто. (Доктор ненароком дернулся, может, пора ему вмешаться? Но решил пока погодить.)
– А чего мне думать? – в состоянии, видимо, крайнего отчаяния тихо взвизгнул Цугундер; в подобных обстоятельствах люди, даже самые поганые, способны произносить единственно правду, доктор это знал. – Б-р-р! В жизни не забуду, как вы его тогда! На рекламной панораме близко увеличение показали, словно это вы не Гаучо, словно меня расстреливали. И глаза лютые, жгучие, я со страху чуть не помер. И мой сосед по ложе, епископ Алоиз Кушнер, всю сутану понизу обоссал, так испугался!
– Да как это может быть? Чтобы вдруг глаза? Шлем, он даже для рентгеновских волн непроницаем, а то придумали умники – реконструкцию внешности по черепу! Чтобы их мать через одного родила! – возмущенно воскликнул Крипто, наверное, забыв начисто о намерении соблюдать тишину и тайну. («Молчи, идиот непуганый!» – хотел крикнуть ему Арсений, но пришлось воздержаться.) Крипто несло дальше: – Хотя да… Я же отпустил режим забрала, чтобы наводка точнее вышла. Может, чего и видно было. Доля секунды, а надо же, углядел… Глазастый…
Кажется, именно теперь Крипто понял наконец, О ЧЕМ он только что неосторожно проговорился. Арсений мог лишь догадываться, действующих лиц он не видел, едва слышал, но отчего-то ощущал полную уверенность – прищуренные глаза его соседа Гента смотрели сейчас на несчастного комиссара как раз тем самым ясным взором убийцы из панорамного экрана, что заставил обмочить штаны упомянутого епископа Алоиза Кушнера.
А после было звонкое, пронзительное «ой-ой-ой»! И «ай-ай-ай»! И грязная ругань. И, чуть позднее, настоящие удушливые хрипы. Доктор выступил из своего укрытия. Мало сказать, что вовремя. Герке-Цугундер уж посинеть успел, какой красавец, глазные яблоки из орбит полезли, так-то. Вряд ли Крипто это нарочно, не в себе он был совершенно, чтобы понимать нынче, что делает и с кем.
– С ума вы посходили, что ли? Немедленно прекратить драку! Или я вызываю Командора! – прикрикнул, внушительно и строго, доктор Мадянов. – И рапорт составлю, как полагается! Каждому по пять принудительных, э-э, не-ет, не сеансов, не мечтайте! По пять часов общественно полезного дежурства в моей лаборатории, тест-анализы диспансеризации собирать и утилизацию материалов проводить, причем вручную. Хансен мне разрешит, можете не сомневаться!
К окончанию гневной тирады доктора оба провинившихся уже стояли по стойке «смирно!»: Гент красный, будто пристыженный снегирь, и баклажанно-синий комиссар Цугундер, последний усиленно шаркал ножкой, хватался рукой за горло, пытаясь откашляться после удушья.
