— Послушай, Элкинс! Я хочу поговорить с тобой! Не стреляй!
Он с очень важным видом подъехал к окну, нахмурившись, посмотрел на меня снизу вверх и сказал:
— Мой мальчик! Подумай сам! Не можешь же ты один сражаться со всей армией Соединенных Штатов!
— Я не твой мальчик! — придя в страшную ярость, заревел я в ответ. — Я — Брекенридж Элкинс, лучший боец, когда-либо спускавшийся на вашу паршивую равнину с гор Гумбольта! Я могу одолеть любого гризли в честном бою! Мне не раз случалось ловить за хвост горного льва! И я успею трижды укусить гремучую змею, прежде чем она соберется меня ужалить! Начинай свой шторм, как только будешь готов, ты, недоделанный годовалый телок с медными пуговками на брюхе! Идите сюда все, и я проверчу не меньше дырочек в ваших голубых мундирах, чем их провертел мой папашка в великой битве у Бизоньего Ручья!
Капитан побагровел, и он закашлялся, и он даже вроде как начал задыхаться, и что-то такое бессвязно залопотал, брызгая слюной во все стороны, и как раз тут появился какой-то старый седобородый хрыч, и он протолкался через толпу и закричал в мою сторону:
— Я есть главный почтмейстер Зуба Пилы! У меня тут срочное заказное письмо для мистера Брекенриджа Элкинса!
Он перебросил записку в открытое окно, а я поймал ее одной рукой, не выпуская из другой винчестер, и распечатал, и начал читать. А старый хрыч тем временем очень спокойно развернулся, снова протолкался через толпу и смылся. И вот что я прочитал:
«Дорогой Брекенридж! До меня дойти о тебе какие-то странные слухи. Какою черта ты торчишь в этом давно эатупевшем Зубе Пилы? Ведь тамошние ребята — они никакие нам не родичи. И даже фамилия ихняя пишется совсем иначе: Г-о-р-ф-е-л-ь. А еще тою лучше, приезжал бы ты сюда, к нам.
Твой нежно любящий тебя дядюшка, Джоэль Гарфильд, Винтовочное Дуло, Аризона.
P. S. А ту семейку, с которой у нас тут вышло что-то вроде вендетты, мы сами давным-давно вышвырнули из нашей местности, но ты все равно приезжай, потому как я сильно хочу с тобой повидаться, да и все остальные наши родичи — тоже хочут!»
Прочитав такое, я тупо воззрился на тело, продолжавшее исторгать приглушенные стоны, лежа на полу.
— Так, значит, ты — вовсе не Джоэль Гарфильд, приехавший сюда из Гваделупы, штат Техас, в шестьдесят девятом году? — непослушными губами прошептал я.
— Не-а! — злобно ответил мой бывший дядюшка Джоэль. — И никогда им не был! Я — Джозеф Эль. Горфель! И я приехал сюда из Канзаса, и тому нету еще и десяти лет!
Тут я просто сошел с ума. Я прямо-таки стал самым настоящим берсерком!
— Выходит, ты попытался извлечь выгоду из моего неведения! — завыл я, в отчаянии вышвырнув его винчестер на улицу прямо через оконное стекло. — Ты обманом втянул меня в какую-то ничтожную кухонную свару, заставив выступить на твоей стороне, проклятый седобородый старый хитрый змей! Ты попытался наложить свои жадные грязные лапы на простодушного наивного чужестранца! Да за такое тебя застрелить мало!
Услышав мои последние слова, мой бывший дядюшка Джоэль вдруг зашелся в истерике и начал визжать, корчась от приступов поистине ужасного хохота. Но я, возмущенно и презрительно фыркнув, уже отвернулся от него и крикнул в окно тому капитану:
— Ты вроде как велел мне выходить из дома, армия? Отлично! Я выхожу! Лови!
С этими словами я выбросился в окно и, ловко раздвинув ноги, шлепнулся верхом на капитанову лошадку, в самый раз позади седла. Бедная тварь захрипела и упала на колени, но мгновенно снова вскочила на ноги и стрелой метнулась прочь от дома. Я нежно обнимал капитана за его голубое пузо, так что солдаты не решились стрелять в меня, опасаясь попасть в своего командира. Мы черной молнией промчались сквозь боевые порядки кавалерии, оставляя позади себя лишь крики и визг поспешно разбегавшегося во все стороны гражданского сословия. А спустя несколько мгновений мы уже были далеко в холмах.
А те люди, которые утверждают, будто я украл капитанскую лошадку, — отъявленные лжецы! Потому как несколько позже, ну буквально через год, я прислал ее назад! И то, что я будто бы нарочно швырнул бедного капитана на клумбу с кактусами, стоило мне оказаться вне зоны огня, — тоже наглая ложь! Я вообще его никуда не швырял! Я даже не заметил, когда именно он нечаянно вывалился из моих рук. А уж кому-кому, как не ему, следовало бы быть осмотрительней и повнимательней следить, куда именно он падает своим глупым голубым пузом вперед!
Одним словом, все, чего я теперь хочу, так это оставаться всю свою жизнь как можно дальше от Зуба Пилы и от этих противных Горфелей. Потому как нету в мире ничего более отвратительного, чем человеческая неблагодарность!
Самая серьезная стычка произошла между мной и Стариком, когда «Морячка» стояла в доке маленького портового городка на Западном побережье. Кто-то подложил Старику в койку хорька, а он обвинил в этом меня. Я с возмущением отверг такое обвинение и поинтересовался, где бы я мог взять этого хорька. А он ответил, что откуда-то он взялся, потому что вот он, этот хорек. Вдобавок он считал, что из всей команды только у меня хватило бы совести выкинуть такую шутку.
Это меня разозлило, и я заявил, что Старику следовало бы знать, что я слишком хорошо отношусь к братьям нашим меньшим и не поместил бы даже вонючку скунса рядом с таким животным, как он.
От этих слов Старик так взбесился, что разбил о мою голову бутылку отменного ржаного виски. Я не мог смириться с таким бессмысленным разбазариванием отличной выпивки, схватил старого моржа за грудки и окунул в корыто с водой. С усов Старика капала вода, он был похож на Нептуна, поднявшегося из морской пучины. Сжав кулаки, он заорал:
— Чтоб духу твоего здесь больше не было, Стив Костиган! Если ты когда-нибудь попытаешься подняться на борт «Морячки», я тебя дробью нашпигую, пират бесстыжий!
— Можешь хоть на морского ежа сесть от злости, — усмехнулся я. — Я не поплыву с тобой даже за десять баксов за вахту и пудинг с изюмом в придачу. Все, с морем покончено. Ты напрочь отбил у меня охоту к этому ремеслу. Мне по нраву сухопутная жизнь, ей-богу! Теперь мы с Майком будем добывать себе славу и пропитание на берегу.
И с этими словами мы с моим белым бульдогом важно пошагали прочь, сопровождаемые отборными проклятиями Старика.
Вскоре в поисках развлечений я набрел на цирк, оживлявший городскую окраину громкими криками зазывал. Афиша одного из номеров гласила; «Отважный боец Бинго — чемпион Западного побережья!» Я вошел в до отказа набитый публикой шатер. Посреди ринга стоял туповатого вида малый в трико и, сгибая руки, демонстрировал мускулатуру.
