— Сегодня не открылись. Болеют они все. И кабатчик, и брат его, и их жены.
— Странно, — заглядывая в окно, удивился Симон. — Еще дня три назад было полно людей.
— А только все хозяева уже тогда болели. И за эти дни все слегли. И со вчера уже не открываются. По старой памяти зашел, может, кого нашли на замену и снова наливают. Но нет, пусто. Я расстроился и как-то незаметно заснул.
Симон сдержанно поблагодарил пьянчугу и отправился дальше по маршруту. Оставалось только предполагать, сколько посетителей успели заразить кабатчики, пока переносили на ногах первые синдромы болезни и продолжали работать.
При следующей встрече Симон поделился с Герхардом размышлениями о не типичном начале этой эпидемии. В его представлении обычно болезнь приносили с собой беженцы, которые покидали зараженные земли. И в других обстоятельствах песчанка начала бы распространяться с трущоб и медленно пробираться в богатые районы через слуг, торговцев и докторов.
Но сейчас все началось по-другому. Первым достоверным больным в городе был капитан курьерской шхуны «Страсти святого Иакова». Он был королевским чиновником, который прибыл с важным документом, подтверждающим статус Альзенбурга как вольного города.
Когда карантин на корабле закончился, двое докторов подтвердили, что у капитана нет признаков песчанки. Самые богатые горожане, члены магистрата и гильдейские старшины поборолись за право принять капитана. А после того, как чиновника разместили в лучшем доме города, в комнате с пуховыми перинами и лепными потолками, к нему потянулась вереница посетителей. Многие значимые люди решили засвидетельствовать свое восхищение героической стойкости капитана и попутно завести нужное знакомство.
Однако спустя несколько дней на теле капитана стали появляться красные пятна. После чего его заперли в той самой богато обставленной комнате. Но было уже поздно. Конечно, не каждый посетивший капитана заразился. Но и новых больных появилось достаточно.
Первые шаги эпидемии проходили за высокими заборами и крепкими дверьми, незаметно для приличных бюргеров и простого люда. Сложно было сказать, сколько горожан заразилось и с какими последствиями. Но в любом случае, внезапное и необъяснимое затворничество части богачей осталось незаметным для большей части горожан.
Это продолжалось, пока красная песчанка не выплеснулась на улицы города. Сначала через приходившую домовую обслугу, которая возвращалась в дома в трущобах и заражала уже свои семьи. Члены семей отправлялись работать на мануфактуры и заржали коллег по цеху.
Если на первых порах в день появлялись единицы больных, то спустя десять дней счет пошел на сотни. И это начали замечать охотники во время вечерних обходов. Людей на улицах стало меньше, значительная часть заведений закрылась вслед за первым кабаком. И вскоре красная песчанка коснулась знакомых Симона.
* * *
При очередной встрече Герхард передал ученику стопку серебряных монет. Украдкой, чтобы это не мог заметить случайный прохожий. Симон быстро спрятал марки в поясной кошелек и вопросительно посмотрел Шрайбера.
— История с лавкой экзотических товаров и изящных костюмов господ Шнеттена и Беккера закончилась. Магистратский суд постановил казнить Иво. А жандармы сдержали слово и дали мне доступ к телу. Это плата от Бильмеров. У них сейчас нашлась только половина суммы, на остаток выписали вексель.
Симон немного растеряно потрогал монеты сквозь кожу кошелька. Он не ожидал, что история с портным закончится так быстро и так внезапно.
— Герхард, ты говорил, что следующего вампира разделывать мне.
— А ты хотел?
Симон честно покачал головой.
— Я решил пожалеть твои чувства, друг мой Симон. Начинать стоит с безымянного вампира, который нападает на незнакомых людей и больше подобен зверю, чем человеку. А в случае с Шнеттеном даже я чувствовал себя не лучшим образом.
— Хорошо, — Симон пристально посмотрел на учителя и кивнул. — Спасибо. Я это очень ценю, честно.
На следующий день во время встречи в условленном месте Симон не стал подходить к учителю. Вместо этого остановился за четыре фута. Эйбенхост даже предупреждающе поднял руку, показывая, что лучше сохранять дистанцию.
— Что случилось? — осторожно спросил Герхард.
— Моя домовладелица заболела красной песчанкой.
— Это очень печально. Как ты думаешь, могла ли она заразить тебя?
— Нет. Последнее время мы почти не встречались, даже живя в одном доме. Сам знаешь, я уходил вечером через заднюю дверь, возвращался под утром и отсыпался. Фрау Ангальд попросила о помощи только сегодня, хотя с трудом встает с кровати уже дня три.
— И ты ей помог?
— Конечно. У нас сложились хорошие отношения, и я не смог бросить вдову в беде. Но, честно говоря, помочь я могу немногим. Готовлю ей и выношу ночную вазу и на этом все. Еду оставляю под дверь и потом забираю посуду, лично с ней не видимся. Признаков болезни у себя не нашел.
— Тогда тебе нет смысла стоять на расстоянии. Я бы порекомендовал теперь пить пряное вино два раза в сутки, утром и вечером.
— Хорошо, так и сделаю.
— Ты не думал привести к фрау доктора?
— Я даже попытался сегодня днем найти кого-то из городских дипломированных лекарей. Но безрезультатно. У них очень много работы, причем с куда как более влиятельными людьми, чем вдова моряка.
— Тогда остается надеяться на горячий суп и крепость здоровья почтенной женщины. Пойдем, дела не ждут.
В тот вечер новости были еще более тревожными. Ходили слухи, что вскоре городская стена снова начнет рассекать Альзенбург надвое. На все шесть ворот вернут створки и внутренний город закроется от внешнего и будет пускать внутрь только подводы с едой. Однако на взгляд Герхарда, это лишь страшные сказки. В случае, если магистрат действительно примет такое решение, то быстро восстановить ворота не удалось бы даже в обычном положении.
А вот историям о том, что на окраинах города все чаще нарушался закон, Герхард готов был поверить. Кто-то говорил об одиночках, которых стали нападать на прохожих не только ночью, но и днем. Знакомый нищий рассказал о банде из пяти человек, которые вламываются в дома, выносят все ценное. А если хозяева пытались защищаться, то их избивали, а может быть и убивали.
Но по-прежнему не появлялось надежных наводок о вампирах. Рассказывали о разных нападениях, но было сложно вычленить из общей массы случаи, где это был именно вампир, а не обычный грабитель. Это тревожило Шрайбера. В город вырвались вампиры из мануфактуры Михаэля, но охотники так и не добрались ни до одного из них.
Ближе к рассвету охотники разошлись. Герхард направился домой, Симон поначалу хотел последовать примеру учителя. Но мысль о вдове Ангальд не отпускала его всю ночь.
Во время последней встречи Анна рассказала охотнику о импровизированном госпитале, который монахи ордена святого Лоренцо устроили в подвале строящейся церкви на юго-западе города. Туда сносили всех заболевших красной песчанкой. Как правило, бедняков и работяг, которых не удавалось отселить в закрытую комнату, чтобы защитить семью от болезни.
По пустынным улицам Симон дошел до неоконченной церкви мученицы Бастильды Георской. Стройка тянулась дольше тридцати лет и продолжали ее уже дети первых строителей. Церковь должна была стать самой большой в городе, но амбиции подвели иерархов. Строительство оказалось слишком дорогим и часто останавливалось, порой даже на годы. Сейчас она была завершена на три четверти.
Симон обошел церковь кругом, высматривая вход в подвал. Он отметил, что стройка все еще продолжалась, но работников не было видно. Либо охотник пришел слишком рано, либо те побоялись болезни и прекратили строительство.
Обойдя стройку, Симон увидел распахнутые подвальные двери. Эйбенхост осторожно подошел ко входу, заглянул внутрь. Но смог рассмотреть только уходящие вниз ступени и неровный свет лучины.
Стараясь дышать неглубоко, Симон спустился в подвал. Из глубины были слышны голоса, сильно искаженные эхом. Охотник пошел на звук и вскоре навстречу ему вышел монах. Судя по черной рясе, брат-лоренцианец. Он невидяще посмотрел на Симона и покачал головой:
