притащил и мне вазочку мороженого, даже с вишней, только мне решительно не хотелось.
— Не особенно люблю сладкое, — сказала я, и он, ухмыльнувшись, забрал себе ещё одну порцию.
— Дитя, ты лопнешь, — сказал Ланс. — Это уже четвёртая?
— Тебе точно плохо будет, — сказала Мельда.
— Не-а, сестричка, — Жейнар блаженно зажмурил единственный глаз и погладил себя по животу. — Мне будет очень хорошо.
Мельда прыснула.
— Разрешите представиться, леди-рыцарь, — улыбаясь, попросил Ланс. — Мы ведь до сих пор не знакомы, дивная дева. Ланс из дома Розовых Птиц, барон Чистоводский, к вашим услугам.
— Прошу садиться, мессиры, — сказала я важно. — Вы, барон, заслуживаете благодарности короны, мне кажется…
Так здорово объяснять мессирам офицерам, что корона ни за что не оставит их в беде, даже если на войне они будут ранены и изувечены — надо уметь, хотела сказать я, но меня перебили.
— За отвагу? — спросил Ланс невинно. — Ну да, жениться — не перчатку надеть. Нет, я морально готов положить к ногам прекрасной леди и меч, и штандарт, но у меня, леди Карла, трясутся поджилки. Я всё думаю: идти ли в храм завтра, без церемоний почти, лишь с родителями — и с вами, если вы соизволите согласиться, леди, или после победы, когда можно будет устроить праздник не менее пышный, чем этот бал… Сложно решиться.
— Завтра, — тихо сказала Мельда.
— Послезавтра я уезжаю, — сказал Ланс. — И наш медовый месяц превращается в медовый день. Меня печалит.
— Ну и что, — прошептала Мельда.
— Не заставляй, — сказал Ланс. — Леди Карла, ради всего святого, объясните куколке!
— Ну уж нет, — сказала я. — Объясняй сам.
— На фронт, — сказал Ланс. Он разом перестал ломаться и пытаться всех смешить. — Раз — и ты вдова…
— А ты вернись, — еле слышно сказала Мельда. — Любой.
— Твой фарфоровый рыцарь, ага. А дети?
— Вот! — вдруг радостно воскликнула Мельда. — Завтра!
Так меня пригласили на свадьбу — на такую скромную свадьбу, что и думать о ней было странно: дочь самого Раша — без свадебного пира, второпях…
Чтобы осталось больше времени на медовый день, подумала я. Невеста офицера. Принадлежат Предопределённости, оба. В такт моим мыслям, в паузе, сделанной оркестром, я услышала, как кто-то из приятелей Ланса поёт в соседнем зале новый и уже модный романс, аккампанируя себе на рояле:
— … Ты спрячешь письма в сундучок с вещами,
Задвинешь под походную кровать
И будешь имя повторять ночами,
А утром — воевать.
А впрочем, на войне ни дня, ни ночи.
И днём, и ночью ты грусти о ней.
И чем грубей становится твой почерк,
Тем письма в тыл — нежней…
У Мельды слёзы навернулись на глаза, но она тут же улыбнулась, а Ланс принялся целовать её руки — просто чтобы было не видно его лица. И певец, невидимый за стеной, закончил, будто про Ланса лично:
— Дослужишься, корнет, до генерала —
Не забывай, как на большой войне
Любовь тебя хранила и держала.
На этой стороне.
Клай в это время стоял, прислонившись плечом к колонне, поодаль, прислушивался, ждал — и пытался объяснить каким-то мелким нахалкам с фиалками в волосах, что танец уже обещал. Просто ждал — и я даже огорчилась, что ему пришлось ждать.
Подошла и сказала:
— Неужели думаешь, что я буду ещё танцевать? Мало мне мозолей…
— Ага, — сказал Клай. — Думаю, что будешь. Времени очень мало.
Но мы не танцевали, а только топтались под музыку. Сначала я ещё пыталась как-то не сбиваться с такта, а потом плюнула на это дело.
Из середины зала можно было наблюдать всё, что в зале происходит, — и я видела, как две юных фрейлины кормят Ольгера печеньем, а шипучка у него своя, и он уже пьян, как портовый бич, поэтому ржёт на весь зал. И как Валор любезно беседует с очень красивой немолодой леди, у которой, кажется, сорвало крышу вместе с черепицей. И как Виллемина танцует с Лиэром — и провалиться мне на месте, если они ведут салонную пустую беседу.
А самое удивительное — что вместе с драконами пришёл Далех. Я почему-то думала, что язычникам нельзя ходить в такие места, но он пришёл, нарядился, как сумел, — в широченный коричневый халат с золотой полоской и вышитую золотом и бисером шапочку — и устроил развлечение гостям.
Вокруг него собралась толпа, охала и ахала — и мы с Клаем, а потом и Виллемина, пришли посмотреть. Было на что.
У него на ладони горел огонь. Безумное зрелище: крохотный костёр — пламя начиналось на ноготь выше кожи и выглядело совершенно реально. Второй рукой Далех с этим костром играл, как люди иногда, забывшись, играют с пламенем свечи, — и оно взмывало вверх, принимая невероятные формы. В огне то вставали дымные крепостные стены, то горные пики, то искра-дракон взлетала, делала круг — и пропадала… Когда Далех увидел нас — сделал дымный череп с искрами в глазницах, а потом ту же струю дыма превратил в парящего орла.
Роскошные фокусы, ничего не скажешь! Виллемина восхищённо захлопала в ладоши — и мы присоединились. Только Друзелла наблюдала и хмурилась.
— Ах, мессир Далех! — сказала она наконец. — Вы же Оперу спалите. Разве можно в помещении так играть с огнём?
Далех хитренько на неё посмотрел — и вдруг окутался пламенем целиком! Все как шарахнулись, дамы завизжали! А языческий плут, купаясь в огне, смотрел на перепуганную Друзеллу и ухмылялся, ужасно самодовольно.
— Леди Друзелла, — сказала я, — да не смотрите вы на этого жулика! Он же не по-настоящему! Он же шаман, он глаза отводит нам, создаёт иллюзии — а вы и поверили.
Далех так удивился, что пламя полыхнуло и пропало.
— Ц-ц-ц! — сказал он потрясённо. — А ты почём знаешь, дева-рыцарь?
Я сморщила нос, сделала страшные пассы руками и провыла басом:
— Си-ила тайных гробо-ов мне подсказала!
И почтеннейшая публика разделилась: лохи… ой, то есть гости, которые были не в курсе наших дел, даже слегка отшатнулись, испугались — а мои друзья сделали всё возможное, чтобы не хохотать слишком громко в присутствии государыни. И драконы прикрыли физиономии рукавами, чтобы было не видно, как они хихикают.
А Ольгер, пьяное чудовище, обнял Далеха за плечи и
