Падение осталось в памяти Вальборна, но удара о землю он уже не помнил. Сознание вернулось к нему перед рассветом. В густо-серых сумерках едва виднелись стволы деревьев, на востоке светлел край неба. Вокруг не было ни людей, ни лошадей, ни своих, ни чужих.
Из-за жара Вальборн плохо воспринимал реальность. Он помнил одно — нужно дойти хотя бы до Оранжевого алтаря. Солнце поднялось высоко, затем спустилось к закату, а он все шел через лес, почти бессознательно придерживаясь направления. Ночь он провел в полузабытьи под деревом, а наутро вышел на дорогу, ведущую от Бетлинка к Оранжевому алтарю. Он шел по ней еще полдня, едва различая колею, ощущая себя факелом, плывущим по подземному коридору, пока не упал в очередной раз, чтобы больше не подняться.
На рассвете Тревинер, скакавший первым, заметил, что отряд за ночь сильно уклонился к западу, и подал сигнал остановиться. Всадники, серыми тенями возникающие из-за деревьев, собрались вокруг него. Тревинер поискал взглядом правителя, но увидел только его коня, который всю ночь, повинуясь стадному инстинкту, бежал за отрядом.
— Мы потеряли нашего правителя, господа рубаки! — удрученно воскликнул он. — Кто-нибудь слышал ночью крик или стон?
Все молчали. Можно было только предполагать, где и когда это случилось.
— Вот что, молодцы, — решил охотник. — Поезжайте-ка вы в Келангу, а я своего правителя не брошу. Я отыщу его и догоню вас.
Подъехав к коню Вальборна, Тревинер взялся за уздечку.
— Ну что ты наделал, дрянь! — принялся он отчитывать коня, будто бы тот мог понять его. — Бросил своего хозяина, грифоний ты обед! Моя бы Чи никогда себе такого бы не позволила!
Охотник махнул рукой оставшимся и поехал в обратный путь, прихватив с собой коня правителя.
Следы отряда были хорошо видны в лесу, но Тревинер ехал медленно, боясь пропустить место, где случилось несчастье. Около полудня он нашел это место — траву, примятую от удара тела о землю, и пеший след, ведущий на юг. Охотник ехал вдоль полоски примятой травы весь день, до позднего вечера, пока не был вынужден остановиться на ночлег, чтобы не потерять след.
Утром он снова отправился в путь и к полудню нашел место ночевки Вальборна, а вскоре выехал на дорогу. След был еле виден на утоптанной почве. Охотник напряг внимание до предела, чтобы не прозевать, если след вдруг свернет в лес. Но этого не случилось — к вечеру Тревинер нашел своего правителя лежащим у дороги, в жару и без сознания.
Короткого осмотра хватило, чтобы убедиться, что рана смертельно опасна. У Тревинера оставалась одна надежда — черные жрецы храма Саламандры, которые, по слухам, могли излечивать такие раны. Он поднял Вальборна — сам потом удивлялся, откуда взялись силы, — усадил на коня и привязал ремнями к седлу. Понимая, что не может тратить время на остановки, если хочет довезти своего правителя живым, он гнал коней добрую половину ночи, пока не добрался до Оранжевого алтаря. Дорога привела охотника прямо к воротам храма Мороб. Он соскочил с кобылы и что есть сил застучал в створки ворот.
Ранним утром, когда солнце еще не коснулось самого высокого из семи куполов храма Мороб, великой Саламандры, богини жизни и смерти, площадь у храма была безлюдна. Спали оранжевые жрецы — исполнители ритуалов храма, жившие в длинном двухэтажном доме, полукругом огибающем площадь, было тихо в доме черных жрецов, стоящем по другую сторону площади, еще не появились слуги и работники из соседнего поселка, не было больных и паломников, ежедневно толпившихся у храма. Две женщины в оранжевых накидках яркими пятнами выделялись на пустынной площади.
Обе были высоки, стройны и пышногруды, с яркими и броскими чертами лица, тяжелыми пучками волос, заколотыми перламутровыми гребнями по последней моде Келанги. Среди оранжевых жриц не встречалось некрасивых женщин. Каждая из них, в легкой пламенеющей накидке без рукавов, закрепленной на плечах драгоценными заколками, в плетеных сандалиях, завязанных у щиколоток, с браслетами в виде саламандры на запястьях, могла бы остановить взгляд любого мужчины. Женщины, еще неразговорчивые и сонные с утра, отдыхали, поставив на мостовую тяжелую корзину с продуктами для завтрака, которую несли из кладовой в кухню.
— Смотри! — одна из жриц дернула за руку другую. — Это она!
Женщина в черной накидке вышла из дома черных жрецов и направилась через площадь к дверям храма великой богини. Обе жрицы следили за ней немигающими взглядами аспидов до тех пор, пока та не скрылась за углом храма. Они одновременно взглянули друг на друга.
— Даже не оглянулась, — прошипела одна. — Она и замечать нас не хочет!
— Очень ей это нужно! — поддакнула другая. — Старик души в ней не чает.
— Да, ее никогда не пошлют на кухню. Ученица самого старика, как же! — фыркнула первая. — А ведь с ее ростом она никогда не стала бы даже оранжевой жрицей, если бы не старик. Ее давно бы выгнали или отослали на другой алтарь.
— Говорят, он передал ей всю свою силу и все умение, — шепнула вторая жрица, опасливо глядя на угол, за которым скрылась прошедшая мимо женщина.
— Чепуха, сила не передается. Это каждый жрец знает.
— А вдруг передается? Если бы старик со мной занимался столько же, я бы владела магией ничуть не хуже, — жрица вскинула голову с видом, говорившим, что у нее, конечно, все получилось бы гораздо лучше. — Она просто опутала старика, вот и все!
Под стариком имелся в виду Шантор, магистр ордена Саламандры. Он, действительно, был очень стар. Даже пожилые жрецы помнили его таким же, как и сейчас — высоким, белым, худым и никогда не улыбающимся.
Первая жрица, лучше разбиравшаяся в магии, отрицательно покачала головой.
— У нее есть своя сила. Ее время не берет. Она сейчас точно такая же, как и десять лет назад, когда появилась здесь. У нас таким был только Авенар, помнишь? Его тоже время не брало.
— Вот он и умер, когда лечил тяжелого больного, — вторая жрица испуганно покосилась на первую. — Они все так умирают. Нет уж, обойдусь без этой силы!
Первая жрица снисходительно посмотрела на нее.
— Пока она здесь, ты никогда не будешь изображать богиню Мороб на ритуалах. Раньше великую Саламандру представляли оранжевые жрицы, по жребию. А теперь, с тех пор, как ей срезали волосы, кинжал подают только ей.
— Зато она и режет руку для жертвы себе, а не черному жрецу. Жуть! — передернула плечами вторая женщина. — Мой знакомый жрец говорил мне, что богиню должна представлять черная жрица, — сказала она, желая показаться осведомленной. — Сама богиня — она ведь тоже коротковолосая. Они одевали богиней оранжевую жрицу, пока у них не было черных. Ведь мужчина не может изобразить великую Мороб!
