– Да ты что, Эльф, скажешь тоже! Хорош! Да, это они умеют: выделывать пуговички, шнурочки, тряпочки, все неживое – старались, сразу видно! Но ты на морду его погляди! Ты на тело погляди! Мертвяк мертвяком, прав Паук. Чурбан с тупой харей – тошно смотреть!
– Шпилька! – озарило Задиру. – А давай ему башку открутим? Мордой в грязь, чтоб поняли, когда увидят?
Шпилька воинственно взвизгнула и подхватила с обочины сухую палку толщиной с оглоблю:
– Давай! Легко!
Когда она замахивалась, я дернулся вперед, чтобы остановить ее руку – но тут вдруг неожиданно для себя увидел статую так, как видят ее арши. Для них не существовало человеческих критериев; лицо, фигура, осанка статуи не совпадали с их стереотипами прелести или возвышенности – а больше ничего в ней не было. Ни грана живой непринужденности, так отличающей орочьи скульптуры, ни малейшего намека на живое вообще совершенно не виделось в этой необыкновенно тщательной работе; помпезная, выверенная, статичная поза дополнялась отсутствующей миной идеализированного лица – без пор, шрамов, морщин, без малейшей индивидуальной черты. Лощеная, пафосная, избыточная красота вдруг показалась мне, как и моим ребятам, необыкновенно противной – как холодное насилие над естеством.
Шпилька врезала статуе по шее – и мраморная голова с треском откололась и грохнулась в пыль. Паук с омерзением оттолкнул ее ногой, вдавив лицом в дорожный песок. Задира подбежал и изо всех сил уперся в бок безголового воина, пытаясь повалить его на землю вместе с постаментом:
– Паук, Эльф, помогите же, Барлог заешь! Нечего ему тут стоять! Это наши, наши горы!
Шпилька воинственно потерла нос, бросила палку и присоединилась к нему:
– А ну навались! Пусть лешачка себе этого истукана знаешь, куда запихнет?!
Тогда мы с Пауком не выдержали и нажали вместе с ними. Статуя подалась, качнулась – мы шарахнулись в стороны, и она рухнула, разваливаясь на куски, взметнув пыль и оставив за собой квадрат вдавленной почвы, пахнущий разрытым погребом и кишащий червями. Паук зачерпнул в придорожной канаве жидкой грязи и наляпал ею на свежем изломе мрамора руны аршей: "Валите в лес!" Какая-то непонятная сила окунула мои пальцы в ту же канаву и вывела ими ниже, эльфийской вязью: "Эти горы свободны!"
Потом Задира и Шпилька расписывали мраморные осколки орочьей бранью, а мы с Пауком стояли в стороне, соприкоснувшись локтями и смотрели на это поношение. И ни капли раскаяния или возмущения во мне не появилось.
– Глупо это, да? – сказал Паук с несколько смущенной ухмылкой. – Как дети, все равно…
– Наверное, не так глупо, – сказал я и толкнул его плечом. – Никто не позволял ставить этого идола на вашей земле. На насилие логично отвечать насилием, разве не так?
У меня несколько отлегло от души.
Остановившись на ночлег примерно в миле от разбитой статуи, мы решили не разжигать костра. Огонь виден далеко; к чему разведчикам обнаруживать себя? Согласно карте, начерченной и рассчитанной с той точностью, какая вообще присуща инженерам аршей, ближайшая деревня находилась не дальше, чем в трех – трех с четвертью милях отсюда. Вдруг какой-нибудь местный пропойца, заблудившись, вздумает завернуть на огонек?
Мы условно перекусили. Вяленое мясо вовсе не так плохо с чесноком и ржаными сухарями, но сухарей осталось немного, а чесноком я, по ряду причин, решил не злоупотреблять, поэтому ужин нельзя было назвать отменным. Мне ностальгически хотелось теплого молока с медом, Задира и Шпилька обменивались мыслями о превосходстве сырого или чуточку тронутого огнем мяса над походным провиантом. Эта болтовня несколько скрасила нашу нынешнюю скудность.
Потом мы устроились спать в папоротнике, завернувшись в плащи, только Паук остался сидеть под разлапистой, наклонно растущей елью, в карауле, на всякий случай. Вечер был свеж и довольно тепел, я заснул быстро и проспал, кажется, лишь несколько минут – но проснулся от дикого озноба, когда небо уже вовсю начинало рассветно бледнеть.
Я кутался в плащ, поджимая под себя ноги и втягивая голову в плечи, но это слабо помогло. Утренник выдался просто исключительно холодным – трава вокруг поголубела от инея, дыхание отмечалось паром, как в зимний мороз. Мои товарищи, впрочем, блаженно спали, не обращая внимания на холод – уютно, как котята в корзине, и пар клубился над их головами. Я позавидовал.
Шпилька, сидевшая на месте Паука, на охапке еловых ветвей, полюбовалась на мою возню, потерла щеку и ухмыльнулась:
– Рано еще, Эльф!
– Шпилька, – взмолился я, – погрей меня, а? – и только проговорив, сообразил, как это звучит на языке аршей.
Шпилька задохнулась от неожиданности и негодования:
– Ты, Эльф, наверное, совсем одурел! Я думала, у тебя лучше с головой. Знаешь, мы с тобой товарищи, конечно, но подружку для погреться поищи-ка в другом месте!
Я не успел возразить – меня душил хохот, зато гневная Шпилькина тирада разбудила ребят.
– В чем дело? – возмутился Задира, протирая глаза. – Вы чего орете, еще ночь!
– Эльф мне греться предлагал, – сообщила Шпилька мстительно.
У Паука случились конвульсии от смеха, а Задира, похоже, принял ее кокетливое заявление не то, чтобы всерьез, но как личный вызов:
– Эльф, а уши тебе давно не откусывали?
– Свои уши побереги, Задира, – отозвался я. – Тебя, дружище, я уже разок валял, нет?
И вышло именно то, чего моим душе и телу не хватало в данный момент: Задира ввязался в потасовку, через миг мы катались по папоротнику и полусерьезно друг друга пинали – и я, наконец, согрелся. После этой возни от меня валил такой же пар, как и от Задиры; Паук со Шпилькой получили дивное утреннее зрелище и явное удовольствие.
– Съел? – стряхивая с себя прилипшие травинки, фыркнул Задира. – Тоже мне…
– Спасибо, милый, – сказал я. – С тобой было очень тепло, возможно, теплее, чем с нашей барышней. Можно называть тебя подружкой?
Ах, какое у него было выражение лица! Такой приступ возмущения, что любо-дорого – он даже не нашелся, что на такую наглость ответить, только пнул меня в плечо! Шпилька завизжала от восторга.
– Дураки, – сказал Паук благодушно. – Эльф просто мерзнет почем зря, как все люди. Он вообще не это в виду имел, просто болван и говорить толком никак не научится.
– Гады вы, – смеясь, сказал Задира. – Просто сволочи, всем известно. А Эльф со Шпилькой меня подначили, подонки. Шпилька, ты с ним заигрывала, да?
Ну и от Шпильки получил, конечно. У Задиры, видимо, появился очень умный план реванша: одно дело возиться со мной, а другое – с боевой подругой. Но он напрасно лизнул ее в уголок губ, когда представилась возможность – Шпилька тут же его оттолкнула, встряхнулась и сказала:
