Каждый человек в такие минуты что-нибудь орет. Выплескивает страх, ярость, буйство эмоций. Но в первую очередь - страх. Не знаю, что кричали остальные. Я тоже кричал. Я выбрасывал в этот ад всю свою ненависть. К этим Рорка. К этим Алифи. К этим людям. К этому миру. К этой войне. По крайней мере, часть слов была точно про это. Другая часть не имела прямого перевода на местный язык. Да и в словаре русского языка таких слов не найдешь - любой редактор обычно держится за свое место работы. Но почему-то казалось, что испокон веков в бою именно такие слова были и понятнее, и ближе.
Шарги с обоих флангов прорвались-таки к телегам и развернулись к приближающимся рядам копейщиков и пикинеров. С той лишь разницей, что правая группа уже вовсю рубилась с солдатами трех рот. Первая рота встала стеной, монолитом, непроходимой для легкой кавалерии. А вторая и третья серпом огибая место схватки прижимали всадников к телегам. Классические молот и наковальня. Только в нашем случае молот был в два раза тяжелее. И была давка. И были Рорка, зажатые друг другом, не имеющие возможности отступить, повернуть, просто спрыгнуть с лошади. А левая группа шаргов оказалась отделена от места событий двумя рядами телег со скарбом. Плохая позиция для тяжелых рыцарей, но отличная для конных лучников. Возможность вести прицельную стрельбу с расстояния нескольких метров без риска нарваться на пику или копье. И уже встали лошади, и в очередной раз подняты луки. От выстрела с расстояния в пять-десять метров не спасут ни доспехи, ни реакция, ни везение. Оставался еще один удар сердца до крика Меченого из-под телеги. Мгновение, когда у шаргов было все. Уверенность в победе. Будущее. Жизнь.
Прошло это мгновение, и не осталось ничего. Ни победы. Ни будущего. Ни жизни. И сорваны лошадиные попоны, одежда, тряпки, укрывавшие груз на телегах. Сорок человек с взведенными арбалетами, по десять самых отчаянных парней из каждой пехотной роты, прятавшиеся в телегах. Весь путь проделавшие в темноте, в духоте, не имея возможности встать, пройтись, а иногда даже повернуться. Сорок человек, в упор разрядившие арбалеты в ничего не ожидавших Рорка. И не имело значение, что у тех в руках были луки, что они были готовы стрелять, спокойно и методично. Черти из табакерок никогда не выпрыгивают навстречу подготовленному зрителю. Опытному воину нужны считанные мгновения, чтобы справиться с неожиданностью. Только жизнь и смерть разделяло намного меньшее время.
Один выстрел - один труп. Невозможно промахнуться с дистанции два-три метра. А стрелять можно еще даже не поднявшись с телеги. Преимущество арбалета над луком в том, что не нужно учиться всю жизнь считать углы к горизонту, поправки на ветер и допустимое натяжение тетивы. Взял в руки арбалет, узнал, как взводить и спускать механизм, и все - ты арбалетчик. Может быть корявый, кривой, медленный или бестолковый. Но с расстояния в два метра в человека с лошадью попадешь. Эти же люди не были ни корявыми, ни бестолковыми, да и арбалет в руки брали ни в первый раз.
А дальше арбалет в телегу, копье из телеги в руку и кубарем на землю. К тем Рорка, кто еще остался жив. И выныривающие из-под телег лучники в помощь.
Нужно отдать должное воинам Рорка. Оставшаяся за спиной группа всадников попыталась предотвратить катастрофу. Они не ушли влево, туда, где на копьях и под стрелами гибли последние шарги. Они попытались обойти преграду в виде четвертой роты справа. Туда, где решалась судьба боя. Как выйти из-под молота с наковальней? Особенно, если ты двигаешься быстрее молота, а наковальня не столь крепка? Разбить наковальню. И только солдаты четвертой роты разделяли две сотни врагов и спины своих коллег.
Большие, толстые щиты в рост человека, сделанные из крепких дубовых досок, пропитанных специальным составом, окованные железом. В руках бойцов, также закованных в железо. Так надо останавливать ливень стрел. И была безумная по своей сути атака капитана Ровахо. Когда вместо того, чтобы попытаться прорвать построение, Рорка ушли дальше вправо, рассчитывая обойти преграду. Когда первые два ряда людей метнули копья в проносящихся мимо врагов и с мечами наголо бросились на превосходящего по численности противника. Противники увязли в бою, а обнаружив, что лучники нашего отряда уже вновь заняли позиции на телегах, возле дороги, за спинами копейщиков, и стрелы начали обрывать жизни шаргов, как ветер осенние листья - развернули лошадей и отступили.
В этот раз отступили легко. Никто не пытался удержать, бить в спину или, тем более преследовать. Ни обескровленная неравным боем четвертая рота, ни тут же сменившие направление обстрела лучники.
Бой заканчивался. Разоренная, вытоптанная, укрытая телами земля. Смятая, вырванная с корнем, окрашенная в красно-коричневые тона трава. Люди, устало падающие на землю, не в силах отпустить судорожно сжатое в руках оружие. Рорка, в очередной раз вынужденные отступать, но вряд ли смирившиеся с этим. Исковерканные тела и тех и других под ногами. Одни ушли к свету, другие во тьму, но сейчас их тела были похожи. Такие же теплые. Такие же страшные. И неважно кем они были при жизни, и как их звали. О большинстве из них не останется даже памяти. Безымянный километр заброшенной дороги - место последнего приюта.
Пройдет месяц. Может быть, год. Дожди смоют кровь, разровняют вспаханную землю. Стервятники, хищники, грызуны уничтожат плоть. Только обрывки одежды, железо и кости павших, затерянные в зарослях травы, будут напоминать о безвестной схватке. Сколько таких полей мы проходили за время марша? Не зная. Не видя. Не понимая.
Я бесцельно ходил по полю, баюкая раненную руку. Щит был давно утерян, держать его было выше моих сил. Копье я аккуратно поставил возле какой-то телеги. После всего произошедшего бросить его под ноги казалось немыслимым. Я ходил и смотрел на лица под ногами. Заставляя себя не отворачиваться, рассматривать обострившиеся черты лиц, застывшие гримасы боли, страшные раны.
Смотрел, и радость, что остался жив, уступало место иному чувству. Ненависти. Будьте вы все, прокляты...
...
Она стояла возле стола и смотрела на него, спокойно, даже отрешенно. В прекрасных глазах не было привычной ему откровенной насмешки, лишь по губам скользила чуть заметная улыбка. Короткие брюки и застегнутая на одну пуговицу мужская блуза оставляли открытой взгляду большую часть ее совершенного тела. Высокая грудь, упрямо рвущаяся наружу. Крепкие бедра, привыкшие к седлу больше, чем к рукам мужчины. Даже в расслабленном состоянии мышцы рельефно прорисовывались на упругом животе. Узкая талия, украшенная затейливой стилизованной татуировкой. Не бабочка. Змея. Черная змея с красной каплей крови. Женщина-воин, дева битвы, его идеал и его проклятье. Она специально встретила его так, напоминая, дразня, искушая.
