Передо мной стоял Ворон. Капитан выяснял, где я нахожусь.
Вся голова Ворона была обмотана каким-то тряпьём. Я сощурился, одной рукой закрывая лицо от больно бьющего песка. Ворон прокричал что-то типа «ты же катау».
Я покачал головой. Он показал назад, схватил меня и заорал прямо в ухо:
— Ты нужен Капитану.
Я в этом и не сомневался. Кивнув, я передал ему лук и стрелы и опёрся о ветер и летящий песок. Стрел было мало, да и те, что я отдал, были выпущены повстанцами, когда они в очередной раз появились из коричневатой дымки. Их стрелы подбирали.
Скрип, скрип, скрип, устало тащусь я. Подбородок мой опущен на грудь, и песок бьёт меня по макушке. Я иду сгорбившись и зажмурив глаза.
Как не хотелось мне туда идти. Капитан ведь не скажет мне ничего такого, что я хотел бы услышать.
Ко мне приближалось большое облако пыли. Оно крутилось и покачивалось. Приблизившись, оно чуть не сбило меня с ног. Я засмеялся. С нами был Меняющий Форму. Повстанцы истратят кучу стрел, когда он вломится в их ряды. Они превосходили нас по численности в десять или пятнадцать раз, но такой перевес всё равно не мог уменьшить их страха перед Поверженным.
Я продирался сквозь клыки и когти ветра, пока не убедился, что ушёл слишком далеко. Или потерял ориентировку, что было для меня почти одно и то же. Я уже решил остановиться и тут увидел чудесный островок тишины и спокойствия. Я вступил туда, поражённый внезапным отсутствием ветра. В ушах продолжало звенеть. Мой мозг отказывался поверить в тишину.
Внутри этого оазиса спокойствия плотным строем, колесо к колесу катились тридцать фургонов. Большинство было заполнено ранеными. Тысяча человек, окружив фургоны, упорно тащились на юг, трамбуя пыль. Они смотрели в землю, со страхом ожидая своей очереди идти в арьергард. Никто не разговаривал, не обменивался остротами. Они повидали уже слишком много отступлений и следовали за Капитаном только потому, что он обещал им шанс выжить.
— Каркун! Сюда!
Заметив меня с самого края колонны, Лейтенант махал мне рукой.
Капитан был похож на разъярённого медведя, которого разбудили во время зимней спячки. Седина у него на висках двигалась, когда он пережёвывал слова, прежде чем их выплюнуть. Его лицо осунулось. На месте глаз — только тёмные впадины, а голос — бесконечно усталый.
— По-моему, я сказал тебе никуда не отходить.
— Была моя очередь…
— Твоей очереди нет, Каркун. Я попробую объяснить тебе это, чтобы ты понял. У нас — три тысячи человек. Постоянно происходят стычки с повстанцами. И у нас есть знахарь-недоучка и только один нормальный врач, чтобы позаботиться обо всех мальчиках. Половину своих сил Одноглазому приходится тратить на то, чтобы поддерживать этот островок тишины. Тебе остаётся только лечить людей. Это значит, ты обязан не рисковать собой и не ходить во внешнее оцепление. Что бы ни случилось.
Я уставился в пустоту поверх его левого плеча, хмуро наблюдая за песчаными вихрями вокруг защищённого пятачка.
— Я достаточно ясно выражаюсь, Каркун? До тебя доходит? Я благодарен тебе за твою преданность Анналам и сильную к ним привязанность, твою решимость почувствовать дух схватки, но…
Я закрутил головой, оглядывая фургоны с их печальным грузом. Раненых так много, а я так мало могу для них сделать. Капитан не замечал то чувство безнадёжности, которое возникало у меня при виде этого. Всё, что я мог сделать — это залатать раны и молиться. И постараться облегчить участь умирающих, пока они не отойдут и мы не сбросим их, чтобы освободить место для следующих.
Слишком многих мы потеряли. Тех, кто не должен был умереть, будь у меня достаточно времени, обученные помощники и приличная операционная. Почему я выходил на передовую? Потому что там я мог пригодиться. Там я мог расквитаться с нашими мучителями.
— Каркун, — зарычал Капитан, — у меня такое чувство, что ты не слушаешь.
— Да, сэр. Понял, сэр. Я остаюсь здесь и приступаю к своей работе.
— Не будь таким мрачным, — он тронул меня за плечо. — Ловец сказал, завтра мы будем у Лестницы Слезы. Там мы сможем сделать то, чего все хотим, — расквасить Твёрдому нос.
Твёрдый стал главнокомандующим повстанцев.
— А Ловец не сказал, как нам это удастся? На одного нашего у них целая орава.
Капитан рассердился. Подбирая подходящий ответ, он исполнил свой шаркающий танец маленьких медвежат.
Три тысячи измученных, преследуемых людей опрокинут почуявшую запах победы орду Твёрдого? Ни за что, даже с тремя из Десяти, Которые Были Повержены.
— Не думаю, — я усмехнулся.
— Это, кажется, не твои дела, а? Ловец не перепроверяет твои хирургические операции, правильно? Тогда откуда такие вопросы о нашей стратегии?
Я кисло улыбнулся.
— Неписаный закон всех армий, Капитан. Тот, кто ниже рангом, имеет привилегию оспаривать компетенцию командиров. Это тот известковый раствор, который укрепляет армию.
Капитан был ниже ростом и поэтому смотрел на меня из-под косматых бровей немного снизу вверх.
— Укрепляет? А ты знаешь, что ею движет?
— Что же?
— Такие ребята, как я, которые дают пинка таким парням, как ты, всякий раз, когда они начинают философствовать. Уловил?
— Думаю, да, сэр.
Я отошёл, откопал свою медицинскую сумку в том фургоне, где я её бросил, и принялся за работу. Поступило несколько новых раненых.
Под непрекращающимся напором Несущего Шторм рвения у повстанцев поубавилось.
Я слонялся без дела, ожидая очередного вызова, и тут заметил, как из тучи пыли появился Элмо. Я не видел его уже несколько дней. Он подскочил к Капитану. Я тоже трусцой подбежал к ним.
— …обходят справа, — говорил он. — Наверное, пытаются первыми добраться до Лестницы.
Он бросил взгляд на меня и приветственно поднял руку. Я обалдел. Она вся побелела от соли и высохла от пота. Как и Капитан, он почти не отдыхал с тех пор, как мы вступили в Ветреную Страну.
— Возьми всех, кто в резерве, и ударь им во фланг, — ответил Капитан. — Врежь им посильнее, и быстро. Они этого не ожидают и всполошатся. Заставь их поразмышлять над тем, что же мы задумали.
— Да, сэр, — Элмо развернулся, чтобы уйти.
— Элмо?
— Сэр?
— Осторожней там, береги силы. Ночью мы хотим продолжать движение.
В глазах Элмо отразилась пытка. Но он не обсуждал приказы, он хороший солдат. И так же, как и я, он знал, что к Капитану они приходят сверху. Возможно, из самой Башни.
С приходом ночи наступало молчаливое перемирие. Пережив тягость дня, обе армии не испытывали ни малейшего желания сделать хотя бы один лишний шаг после наступления темноты. В ночное время стычки не происходили.
